вот теперь его на себе несёт женщина!
Ссадаши глухо застонал от бессильной ярости.
— Плохо? — обеспокоилась Дейна.
— Станет лучше, если поставишь на землю, — зашипел наг.
Хранительница только вздохнула и зашагала вперёд, бренча подвешенным к поясу котелком.
Больше всего нынешнее состояние напоминало Ссадаши отравление собственным ядом. Во время боя из желёз по зубам действительно потёк яд — естественная реакция на опасность, — но не в таких количествах, чтобы Ссадаши им отправился. Он и ранее-то травил сам себя очень-очень редко, лишь когда перебарщивал. Чаще всего такое случалось, когда он мёрз и глотал яд для согрева: в бой вступала природная защита и температура тела повышалась. Но после нескольких не очень приятных случаев Ссадаши знал, когда остановиться: до наступления приятного опьянения, когда чувство самосохранения отключалось.
Может, болезнь подхватил какую-то?
Ссадаши со вздохом прижался виском к щеке Дейны. Почему-то разом полегчало, в голове малость прояснилось, а напряжённые мышцы расслабились. Захотелось прикрыть веки, но наг, стиснув зубы, упрямо распахнул их и с раздражением уставился в декольте Дейны, откуда на него чёрными глазками пялился уж.
— Ну и компания у меня…
— М-м-м? — Дейна вывернула шею и вслед за господином посмотрела в вырез собственной рубахи. И подмигнула ужу. Тот завозился и провалился поглубже в лиф. — Господин, не терзайтесь, это же ненадолго. Вон, видите! Дорога. Наверняка местные по ней к реке за водой ездят. А там лошадь и телега. На телегу же вы согласны?
Ссадаши был согласен даже на дракона, хотя полёты терпел с большим трудом.
— Я быстро дойду, — Дейна действительно ускорила шаг.
Она не чувствовала ни малейшей усталости, хотя не спала всю ночь и шагала почти весь прошлый день. Сила распирала тело, а жизненная энергия, казалось, приходила из самого воздуха, напоенного сладчайшими речными и луговыми запахами. Улыбка сама растянула губы, и Дейна при всём желании не могла объяснить, почему ей так пьяняще хорошо.
До деревеньки Заливняки — как гласила деревянная табличка, промотанная к забору окраинного дома, — они добрались ещё до полудня. Небольшое поселение лежало в чаше, окружённой со всех сторон лесом, с севера просвечивающегося насквозь и выходящего к полям. Единственная улица шаловливой змейкой вилась среди разбросанных домиков, утопающих в садах.
На улице навстречу Дейне попалась кругленькая невысокая бабонька, бредущая от соседки с горшком закваски. Увидев высокую женщину в мужской одежде, баба замерла, удивлённо распахнув рот, даже не сразу заметив мужчину на её спине.
— Почтенная, — обратилась к ней Дейна, — не знаешь, не берёт ли тут кто путников на постой? Мой друг захворал, но хвора не заразная.
— Ох, — встрепенулась баба и растерянно заозиралась, будто испрашивая совета у окрестных заборов. — Ну… так у меня можно… Тока сын с поля ишо не вернулся…
Она явно опасалась пускать чужаков в дом, но дать от ворот поворот ни любопытство, ни характер не позволяли.
— Не даром напрашиваемся, — покачнула её сомнения Дейна.
— Ну… проходите-проходите, — засуетилась женщина. — Вот мой забор, по лево от тебя, дивонька. Ох и нетяжело? Спину-то, поди, натрудила…
Она распахнула перед Дейной калитку и, пропустив её, страшными глазами посмотрела на выглянувшую соседку.
Посреди небольшого тенистого дворика стоял сруб колодца, к нему Дейна и понесла наагалея. Ссадив нага на скамейку в тени дерева, женщина присела перед ним на корточки и заглянула в бледное лицо.
— Как вы, господин?
— Унижен и взбешён! — едва слышно прошипел Ссадаши.
— Ох, бледный-то какой! — всплеснула руками баба. — Как есть сейчас на месте помрёт. А тощ-то, тощ!
Ссадаши стиснул зубы и попытался натянуть на лицо дружелюбие, но свело скулы.
— Ты его в дом-то, дивонька, оттащи. Сырым воздухом он, поди, надыхался. Я щас ему постелю накрою. Меня тёткой Валой зовут. Ты проходи, проходи…
Дейна прижала нага к груди как ребёнка и занесла его вслед за тёткой в дом.
— Ох, и сильна ты, дивонька! Вот сюды покладь.
Тётушка Вала провела их на вторую половину дома и указала на кровать, укрытую вышитым покрывалом и увенчанную башней из пышных подушек. Дейна усадила на неё наагалея, стянула с него сапоги и осторожно уложила досадливо шипящего мужчину.
— Тётушка Вала, — Дейне дружелюбие удалось лучше, чем Ссадаши, — а лекарь или знахарка у вас есть? Потравился чем-то. Вроде к утру полегчало, но боязно мне.
— Да это тока в соседней деревне, вёрст десять отседова. Но я б тебе отсоветовала, дивонька, туда иди. Знахарка тамошняя, бабка Ювида, как есть ведьма! Да наипоганейшая! — тётка выпучила глаза. — По прошлой осени слёг у меня соседушка. Жёнка его, то ли дура, то ли баба притворства великого, к бабке Ювиде и пошла, хотя вся деревня знала, что бабка зуб на её мужика имеет. Пчёл он у неё, вишь ли, сманил! Так она пришла и всё! — тётка рубанула ладонью воздух.
— Что? Отравила? — нахмурилась Дейна.
— Хуже! — голос женщины горестно надтреснул. — После её заботы он к мужнему делу совсем непригоден стал.
Ссадаши вздрогнул и возмущённо посмотрел сперва на Дейну, потом на тётку, испугав ту красными глазищами.
— Мой господин из оборотней, — поспешила успокоить её Дейна. — Варлийских.
— То-то я смотрю сложения нелюдского, — баба осмотрела нага. — Людской мужик таки покрепче будет. Но худ он у тебя, худ. Господин, говоришь? Плохо заботу ведёшь, отощал-то как, бедолага! Я щас яишенку пожарю со шкварками.
— Ох, как кстати будет! — благодарно улыбнулась Дейна. — Тётушка Вала, а к кому тут подойти можно, чтоб телегу с лошадью до столицы нанять?
— Ой, да поедет ли кто? — усомнилась тётка. — На ярмарку везти нечего, путь на два дня…
— Да мы заплатим так, что с гостинцами из столицы приедет, — увидев сомнение на лице женщины, Дейна добавила: — И часть заплатим наперёд.
— Да даже не знаю… Мож, сын мой… — тётке Вале не очень хотелось отпускать сына так далеко, боязно. Но и выгоду упускать тоже не хотелось. — До вечера, дивонька, обожди. Сын с поля придёт и, если не сам, то с мужиками уговорится. Да и хозяину твоему отлежаться надо бы, поди, умаялся-то верхом ехать!
Скулы наагалея
