чтобы я лично провел для них экскурсию?
Дамы желали. Еще как. Всю дорогу Сандерс сыпал шуточками, но я чувствовала, как потеет его ладонь, хотя кондиционеры работали на полную мощность. Каждая работа сопровождалась коротким замечанием, в корне отличающимся от справки в каталоге. Именно в него то и дело ныряла глазами Надя. Уличив ее в этом постыдном занятии, Роман бесцеремонно вырвал каталог из рук подруги:
– Все, что там пишут – для так называемых профессионалов. Коллекционеров, выкладывающих сотни тысяч за любую модную безделушку, искусствоведов и теоретиков, которые сами никогда не сделали ни одного наброска. Рамки, границы, призванные расположить, классифицировать и хоть как-то объяснить то, что объяснению подвергаться не должно. Единственный человек, знающий, что на самом деле хотел сказать – сам автор. Никто более.
– Хорошо… тогда можно задать вопрос? – эхом прошлого прозвучал вопрос Наденьки. – Что значит та картина с пустыней, и причем здесь какие-то непонятные кадры из… я так понимаю, телевизионной передачи?
– Хм… – притворно задумался Рома, даже подбородок погладил, словно профессор, читающий лекцию. – Если вы успели заметить, картина довольно масштабна, но идущие по ней звери совсем небольшие. Все остальное пространство полотна занимает песок. Таким образом я хотел подчеркнуть бескрайность пустыни, ее безжалостность и беспомощность человека перед такой суровой природой…
Я слушала Рому, и догадывалась: все, что он говорит – это правда. Но не вся и не главная. Истинный же смысл заключался вовсе не в живописных приемах, не в том, как Сандерс использовал настоящий песок, чтобы придать картине нужную фактуру, а в верблюде, идущем в хвосте каравана. В том, что морда у него была слишком вытянута, а лапы – коротковаты. И в том, что под разноцветной попоной, покрывающей его спину, не было горбов. За них зритель легко мог принять наваленные рюкзаки. Часть выдумки, такой обожаемой Ромой в детстве, проникла на тщательно прорисованное полотно, больше похожее на фотографию.
– Я нашла его, – не прерывая лекции, шепнула я на ухо художнику. И заметила, как уголки его губ невольно поднялись вверх. – Он очень крутой.
Мы углублялись все дальше. Рядом с нами появлялось все больше людей. В конце концов, Сандерсу пришлось извиниться и оставить нас на некоторое время. Надя тут же пристала ко мне с расспросами, что значит эта вот статуэтка и почему вон на той картине у мужчины ослиные уши. Но больше всего ее интересовали работы, казалось бы, без всякой загадки. Простые лица, почти бытовые сюжеты, будто срисованные из повседневной жизни. Я замерла напротив одной из них не в силах пошевелиться.
– Что? Пойдем дальше, – потянула меня за руку Надя. – Или тут тоже какой-то скрытый смысл.
– Никакого, – пробормотала я в ответ. – Просто дети, стоящие около железнодорожного переезда. Просто дети.
Кажется, я отошла от картины спустя целую вечность. Быстрые мазки, чуть неточная линия горизонта. Поезд, похожий на древнее чудовище и группка детей, окруживших скукожившуюся фигурку в центре. Я видела ее лицо на старых фотографиях, я встречала ее в жизни. Алиса. Сначала мне показалась, что Сандерс вытащил одну из своих чердачных затворниц, но позже поняла – это новодел. Под картиной висело название: «Счастливое спасение», но рядом на отдельной табличке была вырезана очередная цитата: «Я видел смерть. Я жил продолжившейся жизнью. Я – и то, и другое. Я – выбор, и его последствие».
Третью, и последнюю табличку мы с Надей обнаружили перед самым выходом. Она висела около очередной, на первый взгляд, простой картины. Симпатичный светловолосый юноша, танцующий в каком-то клубе с девушкой. Сандерсу удалось передать то ощущение свободы, драйва и какой-то легкой бесшабашности, присущей большинству подобных вечеринок. Девушка на картине чем-то напоминала мне кого-то, кого я никак не могла вспомнить. Темные волосы, изящная фигура и стального цвета глаза. А вот парня я знала наверняка. Хоть Рома и пытался скрыть его, но явное сходство с бывшим учеником моей соседки по площадке все равно проглядывалось.
– «Если бы ангелы знали о своем падении, они отрезали крылья. Но дело-то как раз в крыльях, а не в ангелах», – вслух зачитала Надя. – Эм… я не вижу тут ни одного ангела. Да и демона, впрочем, тоже. Ладно, пойдем лучше. Что-то твой дорогой Рома поизносился. Я надеялась увидеть нечто вроде «Лестницы амбиций», а приходится смотреть на каких-то танцующих мальчиков.
– Иди, – позволила я. – А я, пожалуй, задержусь.
Надя что-то неопределенно профыркала и, скоро попрощавшись, удались в сторону выхода из галереи. Вовремя. Расправившись с остальными гостями, и надавав приказов, ко мне уверенной походкой спешил художник.
– Поздоровалась? – иронично кивнув в сторону картины, поинтересовался он.
– Значит, у Дани все хорошо?
– Последний раз я видел его на вокзале. Он раздумывал, не остановить ли поезд, но вовремя взял себя в руки, – то ли в шутку, то ли всерьез заявил Роман. – Вот, хотел тебе отдать уже давно, но все как-то случая подходящего не находилось.
– Кто это? – взяв из рук Сандерса помятый файл, я с интересом уставилась на снимок какой-то женщины.
– Это ты, – теперь в голосе мужчины почудилось что-то похожее на торжество. – Помнишь, я как-то говорил, что в зеркалах мы видим вовсе не себя?
Я честно попыталась припомнить. Кажется да, было такое.
– Это твое обработанное отражение. Я просто чуть сместил свет и немного прибавил резкости и контраста. Клянусь, никакого фотошопа. Ну, как тебе?
– Не уверенна, – честно признала я. – Вроде похоже на меня, но… я выгляжу иначе.
– Знаешь, даже если моя выставка провалится, буду утешать себя мыслью, что смог поразить тебя, – снимая очки, признался Сандерс. – Так или иначе, своего я добился. Этот зал, мои работы, все эти журналисты… Цена за это заплачена достаточная. А теперь не хочешь ли ты сбежать отсюда?
– Сбежать?
– Да. Я тут подумал, почему бы нам не заглянуть в «Единорога и вепря». Сделаешь за меня заказ, а то ребрышки уже надоели.
Я не выдержала и засмеялась.
Он был прав. Надо было попробовать что-нибудь новое. Самое время.
31.10.18–25.06.19
Послесловие от автора (Или краткая история создания романа «Знак обратной стороны»)
Начиная писать эту книгу, я совершенно не предполагала, во что все выльется. Первоначальная задумка была далека от формата романа и представляла собой три отдельных довольно коротких рассказа, объединенных одной темой. Первый должен был повествовать об учительнице, влюбленной в своего ученика, но скованной как нормами морали, так и профессиональной этикой. Героем второго становилась супружеская пара, переживающая не лучшие времена. Художник, вынужденный рисовать не то, что хочется – вот основной персонаж третьего рассказа. Я задавалась