тёмненького тугодума, того, что в первый же день увещевал меня покориться. Очевидно, он покорился – и вот результат: стал мальчиком для битья. Чудесно, наверное.
Я на пару мгновений отвлёкся – реторта странно нагрелась, но разбиваться с треском и
осколками пока не спешила. Полистав книгу и найдя ещё одну занятную картинку, я
насыпал в реторту то, что и было изображено – какой-то синий порошок. Какое-то время
ничего не происходило, потому я снова глянул вниз и понял, что назревает очередной
сеанс битья.
К парочке присоединились почти все остальные ребята – статус у толстяка-тугодума был
действительно низкий, так что все знали, что их за издевательство не накажут. В местном
крысятнике издеваться над тем, кто по социальной лестнице ниже не то, что не
возбранялось, а даже поощрялось. Да и интересно всем было посмотреть на валяющегося
в ногах круглого, как аппетитный пончик, мальчика. Пнуть тоже – зазвенит, как мяч и
отскочит или скуксится и рыдать начнёт?
Когда же рыжий де Беорд под громкие улюлюканья вытащил из-под чьей-то кровати
ночной горшок, явно намереваясь вылить его содержимое на трясущегося толстяка,
конфликт вошёл в новую фазу – неожиданную для всех участников. И для меня в том
числе.
Честно, я просто засмотрелся и поскользнулся.
- Ты откуда взялся? – изумлённо выдохнул де Беорд, глядя на пыльного меня с ретортой
наперевес. И даже забыл присовокупить любимое «Босяк».
Я, чувствуя себя уже не так уютно, как наверху, и подозревая, что вся эта свара сейчас
переключится с толстяка на меня, буркнул (потому что надо было что-то буркнуть):
- Оставьте его.
- Кого? – протянул дружок-герцог. – Жа-а-ака? – и, повернувшись к обомлевшему толстяку, поинтересовался. – Жак, вы что, друзья?
- Нет, - выдохнул толстячок. – Нет-нет-нет!
- Ну конечно, - хмыкнул герцог. – Кто с тобой дружить будет? Даже чернь не хочет. Зачем, кстати, явился, а, попрошайка? Тебя же вечно не дождёшься. Понял всё-таки, где твоё
место? Туано, дай это ему, - подмигнул он рыжему. Тот под общий гогот протянул мне
ночной горшок.
А у меня на этот раз не было даже кочерги… Только реторта.
- Я же тебя уже посылал в бездну, лордёныш, - обречённо вздохнул я. – Ничему ты не
учишься, и школа тебе не поможет.., - и, увернувшись от первого кулака, вылил
содержимое реторты в горшок.
Впоследствии учитель алхимии долго ломал голову, отвечая на вопрос визжащего
директора: что всё-таки сумело отправить в бездну «казарму» первого курса? Ответ его
состоял из нечленораздельного «ы-ы-ы-ы» и укоризненно указующего перста в мою
сторону.
Случай этот аукнулся некоторым из моих однокашников двумя неделями лазарета и
переводом в новую (в стене старой зияла красноречивая дыра) «казарму», по-моему, даже
роскошней прежней. А мне – неделей отсидки в карцере (ой-ой, как страшно!) и письмом
лорда Джереми, содержащим действительно страшную угрозу: «Ещё что-нибудь в этом
роде – и заберу тебя обратно». Я догадывался, что «обратно» мне ничего хорошего не
светит. Да и, положа руку на сердце, в школе жилось лучше, чем в Пчелиной Заводи. Здесь
меня хотя бы прислуга за своего держала, а там все считали игрушкой лорда – кем я, по
сути, и был.
Так что месяц я потом вёл себя тише воды ниже травы. Дисциплинированно делал вид,
что посещаю новую «казарму», дисциплинированно учил уроки (по крайней мере,
пытался). Даже дисциплинированно доходил до общей столовой – роскошной залы с
длинными столами, украшенной, как королевская. На самом же деле, ел я вместе со
слугами. Вот ещё – терпеть шепотки за спиной, подначки, тычки да прилетающие в суп
или чай разные несъедобные мерзости. Учителя же всегда защищали тех, кто по
социальному положению стоял выше. Значит, среди моих однокашников – де Беорда с
кольценосным герцогом. А меня полагалось только таскать за волосы в карцер и лупить
розгами – всегда и во всём виноватого.
Так что столовую я не любил, но делал вид, что захожу – каждый раз, когда особенно
ревностный преподаватель решал лично нас туда сопроводить (если его уроки
оказывались близко к обеденному времени). Обычно я пристраивался в самый конец
шеренги и тикал у самой двери, тишком отодвигая панель в стене.
Но однажды меня успели поймать раньше.
Тёмненький мальчик с потока на год старше. Свои звали его Молчуном – действительно, и
я не слышал, чтобы он хоть слово сказал. Тихий, спокойный. Учился хорошо – это я к тому
времени знал, потому что начал наводить справки и про старшекурсников, после того, как
несколько особо ревностных герцогов из старших подкараулили меня в оружейной и чуть
не отправили на тот свет. С тех пор я решил, что мне лучше знать особо опасных в лицо.
Этот был особо опасным – тоненький, худощавый, и грациозный, он на плацу с мечом
такое творил, что, по-моему, даже учителю в пору было удавиться от зависти.
Сейчас у него меча не было, но рука, толкнувшая меня за дверь, в закуток между стенами, сдавила плечо так, что ясно стало: не знаю, что я ему сделал, но в лазарет ещё на день-два
попаду. Впрочем, наверняка, с ним на пару.
Обычно лордёныши начинали с обвинений, распаляли себя, выёживались – этот,
странный, молчал. Только смотрел на меня так, будто на моей физиономии был написан
сокровенный ответ мироздания.
Я не выдержал первым.
- Ну? Чего тебе?! – и попытался вырваться.
Лордёныш одной рукой снова припечатал меня к стене, а второй, пока я не вывернулся, сунул мне под нос блокнот. В блокноте была картинка: два человечка (палка-палка-
огуречик), один толстенький, другой – перед ним, раскинув руки – тоненький. От
картинки вела стрелка на нечто, напоминающее взрыв, там было даже старательно
выведено: «Бум!». И, наконец, подпись: «Это, правда, был ты?».
Дело было незадолго после того случая с взорвавшейся казармой, так что я, угрюмо
дёрнувшись, буркнул:
- Ну я. И что?
Лордёныш торопливо перевернул лист.
«Зачем?»
- Да Трикс его знает, - пожал плечами я. – Так вышло.
Лордёныш снова перевернул лист.
«Зачем защищал?»
А, так он и это знает…
Я глянул на него исподлобья и повторил:
- Так вышло.
Лордёныш моргнул. Быстро схватил блокнот и нацарапал на чистом листе карандашом:
«Ты свалился с балки. Это видели. Перед виконтом Арно. Зачем?»
