– Хватит, – жестко сказала Анна.
И Александр замолчал.
Он открыл было рот и… во взгляде его появилось удивление.
Искреннее такое удивление.
– А вы знаете, у вас вон та штука прет, – сказал он, ткнув пальцем в черенок, который Анна держала в руке. – Это нормально?
Глава 9
Корни гортензии оплели пальцы Анны, а из пробудившихся почек поползли зеленые змеи стеблей. Они едва успевали выкинуть полупрозрачные листья, многие из которых получались мятыми, уродливыми. Силы было слишком много.
– Извините, – Анна заставила себя сделать глубокий вдох и остановиться.
– Нет. Пожалуйста, продолжайте, – Александр поднялся, теперь он двигался мягко и плавно, при том фигуру его словно поблекла.
Стали серыми волосы.
Черты лица сделались неразличимы, будто Анна смотрела на него сквозь мутное, заросшее пылью стекло. И похолодало, ощутимо так похолодало.
– Не смотрите на меня, просто… позвольте вашей силы проявиться.
– Ее немного, – Анна провела пальцем по хрупким стеблям. Механические ткани толком не сформировались, а потому и получились они чересчур уж мягкими. Результат слишком быстрого роста. Вытянутые междоузлия, несформированные узлы. Мятые почки, из которых выходят зачатки листьев.
Типичная ошибка новичка.
– Вы ошибаетесь, – теперь и голос доносился будто бы издалека.
Заворчал Аргус.
Ольга, кажется, охнула. И отступила. Испугалась? Плохо. Страх убивает любовь. Хотя… какая здесь любовь? Она увидела издалека, придумала себе героя и к нему воспылала страстью. Впрочем, даже до такой придуманной страсти, там было далеко.
Не надо об этом думать.
И о том, что стало вдруг пыльно, иначе почему дышать тяжело? Воздух сгустился, потемнел. И солнце исчезло. Точнее оно по-прежнему висело на небосводе, но стало далеким, холодным, словно зимний фонарь.
Зябко как.
А стебелек ползет, добрался уж до локтя, неловко цепляясь за ткань листочками. Замер, набираясь силы, которая текла ровно, будто бы и не было ничего странного, будто бы…
Вот пошли боковые побеги.
И в пазухах набухли горошины бутонов. Надо же, крупиц силы хватило и на генеративные побеги.
Холод пополз по позвоночнику.
По ногам. Спину знакомо потянуло, и боль отдала в ногу, мгновенно парализовав его. Вот так. Теперь без посторонней помощи Анне не подняться.
Горячая игла.
И еще одна.
Мышцы деревенеют, будто бы несчастный росток тянет силы прямиком из тела Анны. В какой-то миг она даже испугалась, что сейчас он прорастет внутрь, почти увидела, как корни прорывают кожу, входят в русла кровеносных сосудов, чтобы питаться уже напрямую.
Глупости.
Страшные истории из тех, которые рассказывают ночью в дортуаре, когда наставница покидает его. И рассказывают всенепременно тем низким страшным шепотом, от которого по спине мурашки.
Анна слишком взрослая, чтобы верить в подобное.
– Хватит, – этот голос раздался над ее головой, и холод отступил.
Исчезла давящая тяжесть.
И дышать стало легче. Солнце вернулось и сразу тяжелым, выматывающим жаром. Почудилось даже, что еще немного и сама Анна вспыхнет. Но нет, обошлось, только, кажется, нога по-прежнему не чувствовалась совершенно. А боль в пояснице нарастала.
– Сейчас. Позволите?
В ладонь ткнулся теплый нос зверя.
– Что ты натворил, баран? – не слишком вежливо поинтересовалась Ольга. – Ей плохо. Ей целитель нужен…
– Не нужен, – на плечи легли руки.
– Ты только хуже сделаешь…
– Помолчи, женщина, – тон был таким, что Анна порадовалась, что она как раз-то молчит. – А ты дыши ровно, просто представь, что ты где-нибудь… не знаю. На берегу? Песочек там, море, солнышко…
Представлять не получалось, потому что Анна ощущала тьму, которая исходила от мастера. И тьма проникала внутрь ее, принося при том немалое облегчение.
– У вас кровь идет, – сказала Ольга отстраненно.
– Пусть идет, вся не выйдет.
Значит, не у Анны. Она, кажется, окончательно утратила способность ощущать собственное тело. Нет, она видела его изнутри, и тьму, которая обволакивала ее теплым лебяжьим пухом. Даже странно, что эта тьма может быть такой.
– Господи, – Ольга закатила глаза. – Вы, мужчины, совершенно невозможны… пойду поищу полотенце…
– Лучше два. Вот и хорошо, – Александр опустился на землю. – Анна, а теперь постарайтесь увидеть свое проклятье, ощутите его… сосредоточтесь. Это очень важно.
Анна сосредоточилась.
Впрочем, проклятье она ощущала и без того. Вот оно, никуда не делось, оно верное по натуре своей, куда верней подруг и даже мужа.
Темное.
Тьма во тьме… и еще тьма, будто цветок распускается, даже красиво.
– А теперь мысленно дотянитесь и прикажите ему уснуть.
Как?
Анна не властна над ним. Или…
– Как вы работаете с растениями, – подсказал Александр. Интересно, неужели он способен услышать мысли Анны? Или вовсе проникнуть в голову ее.
В воспоминания.
Вчерашние.
Вчера все было правильно и так, как нужно, а сегодня ей стыдно, но не оттого, что произошло, а потому что кто-то совершенно посторонний может взять и подсмотреть… нет, не может, это тоже страшная сказка. Анна уже выросла из того возраста, когда в такие истории легко верится.
Надо сосредоточиться.
Надо… тьма во тьме… бутон раскрывается, бутон закрывается. Это сложнее, чем ускорить развитие, но мастера способны, Анна видела. Правда, сама она никоим образом не мастер, но…
…вдох.
И выдох. И руки на плечах, такие теплые, горячие даже. Тьма больше не пугает, Анна и не знала, что та способна быть настолько уютной.
…она шептала о покое.
Близком.
Разве Анна сама не желала его? Разве…
…нет.
Спи.
Слой за слоем, укутать бережно, обещая, что придет час и все оковы спадут, и тогда проклятье получит то, что ему обещано. Нет, не Анной, но… если и так… пусть спит.
– Вот так, правильно… а теперь печать.
– Я не умею ставить печати, – свой голос тоже звучал престранно.
– Вам и не надо уметь. Просто представьте, что вы подносите палец и им запечатываете.
Это несложно.
Оказывается.
Анна не знала.
– Вот так, а теперь выходим. Не спешите. Разговаривайте со мной. К слову, у вас совершенно великолепный сад, но мне кажется, вам не помешает нанять помощника.
– Не помешает, – теперь Анна почти потерялась. Тьма была повсюду. Она окружала Анну подобно туману, она ластилась, она обещала, что сумеет позаботиться. – Но я… сложно схожусь с людьми.
– Понимаю.
– Да и найти кого-то, кто бы… кто ко мне пойдет?
– Кто угодно, если вы позволите, вот так… ближе и ближе. Вам нравится Глеб?
– Да, – оказывается, во тьме совершенно невозможно лгать. Точнее Анне не хочется. К чему тратить время на такие глупости.
– Сильно?
– Да.
– Он хороший человек, но… – чужой вздох тревожит тьму. – Вы не отвлекайтесь, вы тянитесь ко мне. Чувствуете мои руки?
Нет.
Или… тени тепла, и собственное Анны тело наливается тяжестью, появляется боль.
– Я знаю. Его отец тоже убил его мать.
– И не только ее. Да и… смерть – не худшее, что там случилось. Та война, о которой мы не помним, многих изменила, – голос теперь звучал близко, пожалуй, еще немного и Анна вернется в себя, но тогда – она это знала – разговор останется незаконченным. – Я много думал. Собирал… данные. Знаете, тяжело жить, зная, что рано или поздно ты превратишься в человекоподобную тварь, одержимую желанием мучить близких.
– И что?
– И то, что до войны мастеров было в разы больше. Даже не в разы, в десятки, в сотни раз. В каждом уезде… да что там, уезды, в каждом более-менее приличном городе обязательно сидел Мастер…
Боль по-прежнему была, но… терпимая.
– В Петергофе, если верить записям, имелось целое представительство, да и частных жило с пару сотен… сейчас нас всего сотни две осталось.
– Война?
