— Очевидное — невероятное, или в мире животных!
— Ага, ага! — качает головой подружка.
Я принимаюсь за салат, чтобы спрятать радостную улыбку, рвущуюся из самого сердца. Обедаем мы, играя в гляделки, она — разглядывая меня, а я — отводя глаза.
Этому маленькому происшествию в столовой удалось вывести меня из равновесия, и я, уже сидя в нашем опен-спейсе, начинаю мечтать. Витаю в облаках до бури, разразившейся в начальственном кабинете.
— ВОРОБЬЕВА! — кричит Грымза.
На негнущихся ногах стремлюсь под удивленные взгляды членов улья в «стекляшку».
Начальница положила трубку и, как ни в чем не бывало, говорит мне:
— Алена, в театре не прошла наша проплата, будьте добры, отвезите наличку сами.
Всего-то? Я думала, там у нее косинусы за синусы в голове зашли и сложили наобум мою фамилию.
— Маргарита Владиславовна… — начинаю я.
Меня перебивает запыхавшийся Максим Леонидович, появившийся в проеме двери. Он переводит дух и спрашивает:
— Все нормально?
Грымза удивленно глядит на него:
— А что у нас тут должно быть не нормально?
— Мне показалось, что что-то случилось.
— Ничего особенного, мы разобрались.
Мы с Грымзой недоуменно переглядываемся. Видинеев все также стоит в дверях.
— Может быть, что-то случилось у ВАС? — делает она акцент на последнем слове, прерывая паузу.
— У меня все в порядке.
— В таком случае, попрошу вас вернуться к работе. Воробьева, расчет возьмете в бухгалтерии.
— Спасибо, Маргарита Владиславовна. Ну так я поеду? И, наверное, мне уже нет смысла возвращаться сюда?
— Конечно, нет. Я вас уже не жду. До свидания.
Видинеев коротко выдыхает, когда я прохожу мимо него и следует за мной до моего рабочего места. Я медленно убираюсь на столе под его прожигающим взглядом, подхватываю сумку и иду переобуваться в соседний кабинет, безлико махнув на прощание улью.
— Ты уходишь? — Он ждет меня, прислонившись к косяку у входа.
— Ухожу, как видишь.
— Зачем?
— Надо мне, Видинеев, не видишь?
- А может быть, ты торопишься?
— Боюсь, завтра уже будет поздно! — Огибаю мужчину и быстрым шагом иду в бухгалтерию, захлопнув прямо перед его носом дверь.
Степановна, наш главбух, выдает конверт и щурится.
— Что ты такая довольная, Воробьева?
— Тык домой пораньше иду, Анна Степановна!
— Домой? А не куда-нибудь налево, а? — Она подмигивает мне. Мол, дело молодое, плавали — знаем. Да какое налево? Я и направо-то уже ходить разучилась, а тут какое-то «лево»!
— Домой-домой. — Прощаюсь и выхожу, натягивая на ходу шубку.
— Давай помогу. — Видинеев выхватывает у меня из рук сумочку и я, с достоинством кивнув, натягиваю рукава.
— Ален, давай поговорим. Зачем ты уходишь? Это неправильно. Ты не должна!
— Очень даже должна! Мне Маргарита так и сказала: Воробьева, это твоя обязанность — сплотить таким образом моральный дух коллектива.
Видинеев напряжен. Это видно по побелевшим пальцам, с силой сжавшим ручки моей сумочки. Я пытаюсь ее забрать. Тот не отпускает.
— Алена! Не нужно идти у кого-то на поводу! Не нужно этого делать, зачем? Тем более сейчас, прямо перед Новым годом!
— Ну так именно сейчас это и нужно сделать, Видинеев! — рассердилась и вырвала-таки сумочку из рук сослуживца.
Он нервно вздыхает и резко проводит рукой по волосам. Этот жест выглядит как-то отчаянно, но при этом мило.
— Я могу что-то сделать для тебя? — тихо говорит он, опустив глаза.
Молчу и застегиваю шубу.
— Может быть, подвести тебя?
А вот это мысль! Пока я доберусь до театра, пока поеду обратно, окажусь дома как раз в то время, что возвращаюсь обычно и никакого счастья от незапланированного побега с работы не испытаю.
— Давай, хорошая мысль. Даже странно, что она появилась в твоей пустой голове, Видинеев! — он затравленно заглядывает мне в глаза, бежит по коридору за курткой и провожает меня к машине.
Пока греюсь вместе с нутром автомобиля, Видинеев чистит ее от снега, смешно при этом подпрыгивая, когда белые хлопья залетают ему в лицо или рукава.
Ох, я снова начинаю на него засматриваться! Так, надо собраться, собраться! Мысленно собираю себя по частям и встречаю его уже вполне равнодушно.
— Домой? — смотрит он на меня страдальческим видом уличной собаки.
— Сначала в театр.
Видинеев удивлен.
— В театр?!
— А ты куда думал? В театр, в театр. Меня Маргарита послала, деньги им отвезти!
— Так ты не увольняешься?
— С чего ты взял? — настала моя очередь удивляться.
— Вы так говорили в кабинете, и ты пошла в бухгалтерию сразу, я понял, что за расчетом.
Если бы на месте водителя сидел не Максим, я или насмеялась вдоволь, или надавала ему сумочкой по голове за глупость.
Но сейчас только хихикаю, видя, как расслабляется его лицо, а потом глаза, шея, руки на руле.
— Ну и напугала ты меня, Воробьева! — он счастливо заглядывает мне в глаза, от чего я начинаю смущаться.
Так. Надо как-то перебороть это некстати появившееся ощущение. Видинеев уверенно ведет машину и все время смотрит, улыбаясь, на меня.
Мне становится не по себе еще больше, и я прибегаю к своему излюбленному трюку — беру в руку сотовый, будто бы почувствовав виброзвонок и начинаю вести уверенный диалог с несуществующим собеседником.
— Але. Да, у меня все хорошо. Вот, еду в театр, заплатить за завтрашний корпоратив. Почему-то деньги из банка не дошли и только сегодня вернулись обратно. И такое бывает! Ни разу не сталкивалась, честное слово. Видимо, перед Новым годом все с ума посходили. Да, да, — качаю головой.
И испуганно вздрагиваю, выронив из рук аппарат, когда молчащий телефон предательски разражается громкой мелодией звонка прямо в мое ухо.
Видинеев, поняв, в чем дело, счастливо смеется на весь салон, запрокинув голову на спинку кресла. И не может успокоится, даже когда я недовольно шиплю на него, пытаясь объяснить Ульянке, что на работу сегодня уже не вернусь.
Он паркуется прямо на дороге, включает аварийку, и начинает даже не смеяться, а прямо гоготать на всю машину. Ох, никогда его таким не видела. Громко смеется, утирает рукавом слезы, выступившие в уголках глаз, снова откидывается на спинку головой и от души заливается заразительным смехом. И мое смущение пропадает, и вот уже мы смеемся с ним вместе, заливисто и искренне.
Вот смех утихает, наши взгляды пересекаются, и снова, заразившись один от другого, хохочем на весь салон автомобиля.
Наконец и эта волна сходит на нет. Стекла в автомобиле запотели, и мы снова будто стали ближе друг к другу. Максим смотрит на меня блестящими карими глазами, и я снова не могу оторвать от него глаз. Словно притянутый канатом, очень медленно он приближает свое лицо к моему.
Я медленно закрываю глаза и начинаю медленный внутренний отсчет. Пять. четыре… три. два…
Сквозь вату в ушах прорывается звонок его мобильного и все очарование момента рушится. Ох, слава богу. Еще одного объяснения в стиле «мы не подходим друг другу, ты ошиблась» я не выдержу.
Вытираю вспотевшие ладони о шубу и вполуха слушаю, о чем он ведет разговор. Ничего не понимаю, кроме того, что Видинеев отказывается от какой-то встречи. Он косится на меня одним взглядом, пытаясь говорить односложно, но собеседник не настроен на рубленые фразы, наконец Максим не выдерживает, рычит в трубку:
— Извините, я перезвоню через час, — и выключает телефон. Подмигивает мне и снова заводит двигатель.
До театра и обратно мы едем под размеренную музыку по радио и комфортном молчании. Я гляжу в окно на набирающий силу вечер, мягко падающий снег, а Максим следит за дорогой, все время оглядываясь на меня.
— Спасибо, что подвез, — спешу я выбраться из салона.
Леонидович выпрыгивает из машины, и придерживает мне дверь, пока я выхожу. Дежавю какое-то.
Вытаскиваю сумку и неловко проваливаюсь каблучком в мягкий недавно наметенный небольшой сугроб. Максим с готовностью ловит меня за талию, но я мягко высвобождаюсь из его объятия и тороплюсь к спасительным дверям подъезда.
