По пути из классной комнаты в гостиную, где им должны были подать обед, Перла ничего не видела и не слышала – она все ещё благоговейно созерцала принца Дамиана, разговаривающего с профессором Феодоровским. И пока гувернантка степенно шествовала впереди, не предполагая, что воспитанные девочки могут что-либо учинить за её спиной, Перла получила первую подножку. Она споткнулась и упала бы, но смогла удержать равновесие и расслышать шипенье: «Вот тебе, гадина ротожабая!».
Получив встряску от едва не случившегося падения и выговор за невнимательность от гувернантки, Перла немного пришла в себя, но отчета не отдала в том, что ей подставили подножку, а ротожабая – это она.
Вечером был чай в гостиной у матушки. В её покоях, к великому удивлению Перлы, обычной пестрой и воздушной публики – фрейлин, подруг матери – не было. Было немного прохладно, пахло крепким свежим чаем, из камина тянула дымком от горящих дров. Ярко освещенный столик был накрыт на двоих, дальние углы комнаты прятались в сумраке. Маркиза Инвиато принимала дочь один на один. И это встревожило девочку.
Матушка приветливо поздоровалась и также приветливо пригласила присаживаться к столику. Вежливая беседа о впечатлениях дня: о новых уроках, о погоде. А затем и неприятный разговор – предчувствие не обмануло Перлу.
– Как ваши новые соседки, дитя моё?
– Молчат, матушка, – довольно улыбнулась. Чай был горячим и очень ароматным, а тема разговора приятной.
– Я бы хотела предостеречь вас, сударыня, на будущее от подобных поступков.
– Каких, матушка? – Маленькие глазки удивленно уставились на женщину, в них читалась обида. Как так? Ведь она же её вчера защищала перед всеми. А теперь?
Маркиза Инвиато смотрела внимательно и строго, так, как будто Перла в чем-то провинилась.
– От истерик и выяснения отношений. Ваше поведение не подобает аристократке из древнего и знатного рода. – Строгий голос, идеальная осанка, изящный изгиб руки с чашечкой тонкого фарфора.
– Но, матушка!.. – тонкий детский голосок дрогнул. Крупные губы женщины на короткий миг сжались от неудовольствия.
– Я сделала вчера то, что сделать должна была. Люди иногда забываются, я им напомнила. Но, боюсь, результат будет недолгим.
– Почему?
– Дитя моё, никаких сомнений в том, что вы попадёте в немилость к гувернантке, потому я и спешу её убрать из вашего окружения. С няней вы будете сталкивать реже, особенно, – матушка сделала специальное «воспитательное» лицо, которое означало, что пожелания, подчеркнутые таким весомым аргументом, так же обязательны к выполнению, как приказы, – если вы, сударыня, станете меньше уповать на помощь окружающих, а станете более самостоятельной. Вспомните, её величие королева к вам так расположилась, посчитав достаточно взрослой, когда разрешила вам обучение раньше срока.
Аккуратный глоточек чая, едва различимое звяканье фарфора о блюдце: «Ах, мамочка! Как она прекрасна и изящна! Не то, что я!»
– Но остаются ваши новые соседки. И вот их отношение к вам, думаю, будет далеко не дружелюбным.
– И не нужна мне их дружба! – горячо выпалила Перла, глаза блеснули злостью. – Пусть они меня боятся!
Мать внимательно посмотрела на дочь и слегка кивнула.
– А вы самостоятельно сможете их приструнить так же, как я или другой взрослый?
– Нет, – сказала Перла тихо и внимательно присмотрелась к своим рукам. Слёзы, оказалось, спрятались со вчерашнего дня недалеко.
– Вот об этом я и хотела с вами, сударыня, поговорить. Вам придется очень крепко помнить о своем достоинстве, чести рода и гордости фамилии Инвиато. Нельзя позволить кому-то считать себя ничтожеством, даже если репутация пострадала от прилюдной истерики. Вы молоды, ещё совсем ребёнок, вам это забудут. Особенно, – опять «воспитательное» лицо, – если это никогда больше не повторится.
Матушка помолчала, сделал глоточек чаю. И Перла замерла, на минутку отключившись, следя за грациозными движениями матери, изящным наклоном шеи, за идеальной осанкой. И тихая боль саднила в груди – ей такой не стать никогда. Украдкой глянула на свои крупноватые кисти и с содроганием отвращения вспомнила свои ужасающие стопы в клубах пара умывальни. Под ложечкой тоскливо засосало, в носу засвербело, веки опять придавили глаза своей тяжестью.
– Вы должны быть готовы к тому, что вас будут задирать, поддразнивать, провоцировать на некрасивые сцены, подобные той, какую вы уже изволили изобразить вчера.
Перла пыталась держаться и не зареветь, чтобы не потерять лицо. Но слёзы были очень близко, почти на поверхности, почти в глазах.
– И… что… Что мне… делать?
– Теперь, после нашего разговора, у вас, Перла, появилось оружие против тех, кто захочет вас унизить. Да, вы ошиблись. Но вам это пойдет на пользу, – детский всхлип был похож на скулеж щенка, которого потянули за ухо, – вы научитесь сейчас тому, что ваши новые соседки, скорее всего, освоить не смогут.
Мать остро глянула на дочь и тихо сказала:
– Воспользуйтесь носовым платком, сударыня.
– Почему… не смогут? – из-за батиста и кружев вопрос был почти неразборчив.
– Потому что у вас будет опыт, у них – нет. Итак, вы теперь вооружены, – детские заплаканные глаза с надеждой и болью смотрели на мать. – Вам придется сражаться словом, но чаще – молчанием.
– Как это? – платок уже убрался в карманчик.
– Вас будут стараться кольнуть словом, возможно, будут дразнить, будут задевать всеми доступными способами. Знайте, вы должны изящно выходить из этих ситуаций: не сердиться, не злиться, не обижаться. Ловко избегать, ускользать, не поддаваться на провокации.
– А если я не смогу?
– Сможете, дитя моё, сможете. Выхода все равно нет, кроме как выстоять, – матушка, сделав последний глоток, поставила чашечку на блюдце.
Маркиза Инвиато оказалась совершенно права. То, что Перла не расслышала и не оценила как агрессию, оказалось началом травли.
Потому что теперь она уже слышала все гадкие словечки, что летели ей в спину, прочувсвовала все подножки, щипки, вырванные пряди волос, лужи на стульях, грязь в постели, что преследовали её, уже нельзя было не замечать. Она молчала, терпела, не показывая слез, и делала вид, что ничего не происходит. Только вечером, когда можно было спрятаться в уютное гнездышко из толстого одеяла с головой, она могла тихонько поплакать и пожалеть себя, погоревать о своей несчастной доле, заняться придумыванием планов мести.
И когда отчаяние от своей беспомощности настолько сгустилось, что девочка стала, проходя мимо окон верхних этажей, задумываться о том, страшно ли это – падать с такой высоты, произошло сразу несколько событий.
Отец прислал ей лично письмо, удивительно длинное и интересное, в котором рассказывал о своей службе, о том, что он завершил дипломатическую миссию, длившуюся несколько лет, и завершил удачно, что переговоры, которые шли по нескольку недель кряду, наконец, закончены, что скоро он вернется в столицу Бенестарии и обнимет свою повзрослевшую дочь, которой он рад гордиться.
Из последней фразы становилось понятно, что новость о её смелой просьбе к королеве матушка сообщила отцу.
Это письмо удивило и обрадовало девочку. Удивило тем, что отец никогда не писал ей лично, а только передавала приветы и пожелания в письмах к матери, а обрадовало тем, что отец почти как равной, как взрослой писал о своей службе, о своих делах. Всё это сделало это письмо огромным событием, которое показало, что она очень важна в жизни высокопоставленного папеньки, а это очень согрело душу.
Кроме того, информация из письма заставила Перлу задуматься о деятельности отца, о том, чем заполнены его дни.
Она попробовала представить себе необходимость жить и работать в чужой недружелюбной стране, да ещё настойчиво отстаивать интересы своей родины, зная, что на тебя надеется её величие рейна.
В воображении нарисовалась картина безвылазного сиденья в переговорной комнате, которая почему-то представилась огромным задымленным залом, перегороженным баррикадой из сломанной мебели и мешков с песком, по разные стороны залегли и неделю лежат, переговариваясь, послы. Они в копоти и пыли, кашляют от дыма, голодные и уставшие, но не уходят от своих баррикад, желая окончательно договориться.
