вместе с этим своим умнейшим Герихом, как плачет над умирающей лисой прислужница тьмы, ведьма, заключившая договор с безликой тварью. Видел бы он, как черная мерцающая тьма исходит из ладоней его прекрасной невинной Таи — что бы он сделал? И смог бы он досмотреть до того момента, как обреченная на смерть лисица стала извиваться и хрипеть в сотворенном мною коконе, протяжно, жутко, словно все тени Серебряного царства кусали ее за хвост, а потом вскочила на четыре — четыре! — лапы и, бросив на совершенно изумлённую меня острый и ясный взгляд, бойко понеслась прочь.
— Что ты так долго, Таська, — прошептала мне мать на пороге. — Что-то случилось?
Я сказала правду — разве неполная правда перестает быть таковой?
— Лисица в лесу лапой застряла. Вытаскивала.
Мать погладила меня по голове и ничего не ответила.
Тем временем Теддера Гойба в моих буднях было до смешного мало, что, вероятно, волновало и его самого, и наших родителей. Но не меня. Иногда казалось, что если просто не вспоминать о нём, не встречаться на улицах, не смотреть ему в глаза — всё как-то само забудется, закончится, и не состоится эта нелепая ненужная свадьба.
В гости к Гойбам мою семью пригласили накануне Снеговицы — большого общедеревенского праздника, проходящего в середине морозя. Считается, что собираться на Снеговицу нужно с добрыми и чистыми намерениями по отношению к присутствующим, поэтому такие походы в гости не редкость — находящиеся в ссоре мирятся, знакомые и родственники выясняют нерешенные вопросы и всё в таком же духе.
Нас с Теддером посадили рядом за большим, обильно накрытым столом. Странное дело: не так уж и мало мы виделись, и столько раз вели какие-то разговоры, хоть и в основном на улице, на ходу, но с первого званого ужина он не стал мне ни ближе, ни понятнее, ни приятнее…
Вот и сейчас — я мучительно пыталась придумать, о чем бы таком заговорить. Хочешь — не хочешь, надо же начинать когда-то.
— Как жизнь, Веста? — спросил жених, с удовольствием набив рот отварным картофелем — несмотря на нескладную худобу, он явно любил поесть.
— Нормально, Тед-д, — я стараюсь, чтобы голос звучал не слишком тихо. — Вчера я… весь день помогала матери, а вечером… спасала лису.
— Спасала лису? — парень удивленно повернулся ко мне, привычно тряхнув каштановыми кудрявыми волосами, которые могли бы быть довольно красивыми, если бы он их чаще мыл.
— Лиса застряла в норе, — про капкан во избежании лишних вопросов я ему, как и матери, говорить не стала.
— Зачем?!
— Лиса застряла, а я ее вытаскивала.
— Лису?!
Не клеится у нас разговор.
— А у тебя как дела, Тед?
Парень с легкостью переключился и стал отвечать с полнейшим энтузиазмом: всем известно, что у его отца большое стадо, за которым требуется уход, а еще, хотя торговля в городе мясом и молоком вполне налажена и процветает, требуется постоянно поддерживать…
Я скоро перестала улавливать нить разговора, как ни пыталась, тем более, что разговором длительный монолог Теддера назвать было трудно. Он болтал очень быстро и очень невнятно из-за постоянно набитого рта, и слишком тесно ко мне прижимался. Я ощутила, как нагрелись мои лежащие на коленях руки и, бросив на них взгляд украдкой, почти безо всяких эмоций обнаружила набухающие чернотой линии. Торопливо поднялась, прижимая ладони к платью — Теддер удивленно осекся на полуслове.
— Что случилось, Тая? — мать смотрит на меня с недоумением и толикой недовольства.
— Прошу прощения, — я опускаю взгляд. — Сама не знаю, от чего, у меня безумно разболелась голова, мне бы пойти домой и прилечь…
— Так сильно? — недовольства становится больше, кроме того, теперь все присутствующие пристально разглядывают меня, но я стараюсь не обращать на них внимания.
— Да, мне очень жаль, но, наверное, мне лучше пойти. Мне действительно… очень жаль.
— Я провожу тебя, — отец поднимается, но Теддер перебивает его:
— Лас, позвольте мне проводить Весту.
Все какое-то время молчат, потом отец улыбается и кивает, а Теддер выбирается из-за стола и идет вслед за мной.
На улице мычат вдалеке коровы, лают собаки, воздух охлаждает лицо и мысли. Я немного успокаиваюсь, но потом новая колкая мысль появляется в голове. Совсем недавно мы так же шли в полумраке с Вилором — но все было иначе. Совершенно иначе.
— Теддер, ты действительно хочешь на мне жениться?
— Конечно, хочу, — он нисколько не задумывается, и я невольно морщусь. — Почему ты задаешь такой странный вопрос?
— Ты совсем меня не знаешь.
— Что я могу о тебе не знать? — снова это ничем не замутненное удивление. — У тебя хорошая семья, ты красивая и скромная, мне уже двадцать лет, зачем тянуть?
— Но… — я опять теряюсь, а ладони начинают зудеть от нарастающего… раздражения? — Нам предстоит всю жизнь с тобой прожить, возможно, завести детей, и…
Мы стоим у входа в мой дом. В окнах нет света и вокруг никого. Тьма царапает кожу, рвется наружу. С каждым днем ее становится больше. Мне есть о чем поговорить завтра ночью с тварью, если она изыщет возможность проникнуть ко мне незаметно.
— Вот про детей мне особенно нравится, — ухмыляется Теддер. — Именно к этому мы с тобой и приступим. Хочешь, прямо сейчас?
Внезапно он делает шаг ко мне и обхватывает руками, неожиданно сильно, придавливает к себе резким толчком и прижимается ко рту влажными мягкими губами. Оцепенение прошло, и я забилась, пытаясь вырваться или хотя бы увернуться. Его губы слепо шлепали по лицу, а руки суматошно шарили по телу.
— Хоть у тебя и не все в порядке с головой, то, что ниже — выше всяких похвал, моя Вестаечка…
Я уперлась ладонями в его грудь, и внезапно юного Гойба ощутимо тряхнуло. Он замер и скривился, словно у него резко заныл живот.
— Но, возможно, ты права… Подождем свадьбы или более удачного момента. Но как же сладко с тобой будет целоваться! До скорого. Непременно потанцуем на празднике.
Теддер ушел, и, когда его долговязая фигура скрылась из виду, я сползла вниз по стене и затряслась, словно от озноба.
* * *
Праздник Снеговицы отмечают у нас с давних времен. Когда-то климат Тиона, говорят, был совсем другим. После косного, который звался тогда иначе, гнобарем, потому как погода сильно дождивела и портилась, а покос проводили и вовсе в зленник, наступали тяжелые времена, небо гневалось на людские проступки и сыпало белым колючим снегом, который покрывал молочными плотными покрывалами леса, поля и деревни до самого светеня, а реку
