Подходит Свирский все ближе и ближе, а на него разом пять некромантов смотрят этак пристально да со значением. Пусть недоученные некроманты – зато взгляды на диво неласковы.
– Утречка доброгo, – улыбкой просиял княжич, будто и не замечая, что не рады ему. – А ты, панночка, стало быть,тепереча тоже в старостах? Видеться часто станем.
Уж как немило мне было княжича Свирского видеть, а куда ж от него денешься? Не выгнать же. Поди тоже староста, иначе с чего бы спозаранку вставать и сюда тащиться?
Прочие некроманты рядом со мной подвоха от шляхтича мoлодого ждали. И вот даже познакомиться толком не успели, а все заодно мы были – супротив всех прочих студиозусов.
– Не бывает утро добрым, – отвечаю я неласково и отодвигаюсь подальше. А то уж больно близко ко мне принцев друг подбирается. Всякий страх растерял! – И видеть тебя, княжич, мне не в радость. Шел бы ты своей дорогой. От греха подальше.
Сощурился княжич Свирский насмешливо, глазом зеленым сверкнул… и прочь идти даже не подумал. Напротив, уселся рядом, Калету задом потеснив. Ну словно так и надо!
Я поглядела на то с великим удивлением и даже спервоначалу слов подходящих не нашла. Потому что их и быть не могло!
И ведь не только я и другие некроманты на Свирского недоуменно уставились – прочие старосты тоже глазам поверить не могли.
– А что ж так не мил тебе, а, панна? Неужто потому что рыҗий? - продолжил Свирский языком трепать да глядел при этом пристально этак.
Проспорил он кому-то, что ли? С чего бы княжичу молодому со мной заговаривать по собственному желанию? Не глянулась же я ему в самом деле?
– А всем ты мне нехорош, - отвечаю да этак с холодком. Чтобы точно отморозился.
Посмеивается Свирский, а сам все смотрит и смотрит. Что ж ему так лицо мое покоя не дает! И сидит еще близехонько, ажно не по себе!
– Так я же ничего ещё и не сделал!
Вот сказанул – так сказанул.
– Я что, дожидаться буду?!
Тут уж княжич совсем со смеху покатился, чем вызвал во всех великое недоумение. У меня самой не вышло понять, что же его так развеселило. Да и не только я смутилась.
Тут бы и дальше беседа преглупая продолжилась, поди, однако, боги смилостивились – пан ректор вошел.
Был глава Αкадемии лицом черен и взглядом молнии метал – да все на нас, старост. То ли просто от избытка чувств,то ли из-за того, что и в самом деле кто-то провинился.
Подошел Казимир Габрисович к кафедре, оперся на нее тяжело и говорит:
– Ну утра доброго, что ли, студиозусы.
Разглядел среди прочих ректор Бучек и меня. А как разглядел – так и молвит:
– Панночка Лихновская. И ты тут, что ли?
Вздохнула я и отвечаю честно:
– Я не хотела. Заставили меня.
А ну как не пожелает профессор Бучек мое лицо видеть лишний раз и отошлет? Как бы славно вышло!
– Ну раз заставили так и заставили. Будешь тогда старостой, – все мои надежды пан ректор разрушил. Никакого жалости к девице!
Εще и Свирский рядом сидит, хихикает премерзко. Не согнали его до прихода магистра Бучека – так подле меня и остался.
– Панове с факультета боевой магии, – тут же начал пан ректор, уставившись туда, где и сидели те самые означенные панове. Студиозусы названные как-то смутились разом, потупились… И ведь молодцы один к однму – косая сажень в плечах и морды у всех суровые.
А Свирский сделал вид, мол, не оттуда он, никакой не боевой маг.
– От градоправителя пришла грамота…
Смолк тут Казимир Габрисович, поди, драматизму нагонял. Да ещё брови хмурит сурово, чтобы уж точно страх охальников до печенок пробрал.
Замерли все – на ректора глядят и кары неминуемой ждут. Даже те, кто и не учился на боевой магии.
Покосилась я на принцева сотоварища – вид у него был на диво невинный.
– Вчера за полночь студиозусы с факультета вашего в город выходили. Там в корчме напились до состояния скотского и морды обывателям били без меры. При том магию безо всякого стеснения используя, – взялся ректор перечислять прегрешения подопечных. - И что особливо досадно, так это то, что и старосты в том непотребстве участвовали.
Начал тут пан ректор озираться по сторонам, словно бы выискивал кого-то. А рыжий принцев дружок принялся по скамье этак медленно сползать. Только не помогло то.
– Свирский! – заприметил таки княжича глава Академии и глазами сверкнул зело недобро.
Вздохнул шляхтич молодой тяжко да с расстройством великим.
– Αсь?
Нахмурился пан ректор пуще прежнего.
– Что за «ась»?!
Глянул на него Свирский осуждающе, на скамье сел прямо.
– Что угодно, пан ректор? - говорит.
И навроде все правильно, а все одно как-то с усмешечкой. Только разве ж ему за то выскажешь? Чай при принце состоит, не холоп какой.
– Про тебя молва идет, заводилой был, студиозус Свирский.
Округлил глаза княжич, вид принял невинней прежнего и глазами захлопал. Ну чисто младенец безгрешный в люльке.
– Не было того.
Стукнул по кафедре кулаком ректор Бучек.
– Тому свидетелей без малого два десятка имеется!
Не проняло то Свирского и самую малость.
– Трезвые? – спрашивает.
Ρастерялся спервоначала профессор, а я сразу поняла, куда шляхтич клонит.
– Что – «трезвые»?
Улыбнулся довольно княжич, макушку рыжую почесал и говорит:
– Ну свидетели-то хоть вчера трезвые были?
Тут наставник разгневанный порядком смутился, а принцев друг продолжает как ни в чем не бывало:
– Думается мне, свидетели напились в первую голову и поболе прочих. А разве таким вера есть?
И ведь нагло-то как вещает, уверенно! Ажно зависть взяла!
Поди ведь и в самом деле упились все насмерть и нельзя на слова тех свидетелей полагаться. Вот только кто ж такой смелый нашелся, чтобы против княжича Свирского слово сказать? Чай не быдло какое – шляхтич благородный.
– Οпять пререкаетесь? - рявкнул ректор грозней прежнего. Проникновенно так рявкнул. Конечно, не чета моему батюшке покойному, а все ж таки пробирает.
А вот Свирскому хоть бы хны. Сидит как ни в чем не бывало! Поди не в первый раз его так распекают.
– Да как можно? Просто вот не станет же магистр почтенный на студиозуса напраслину возводить? Без доказательств веских?
Кто-то хихикать начал. Тихо, а только по всей аудитории слыхать. До ушей ректора тот смех тоже дошел.
– Ну и кто тут такой веселый? - магистр Бучек спрашивает.
Оборвался тут смех, будто и не было его. Сидят старосты на своих местах пряменько, очи долу опустили – ну чисто девицы в храме. Девицы, кстати, что среди старост имелись, на молодцев глядели с возмущением. То ли потому что загулы их не были им по сердцу,то ли потому что прошлым вечером вместе с парнями теми не веселились.
В столицах этих девки вели себя подчас столь вольно, что куда там мне. Еще тетка про то сказывала, а она не чета моей матушке, много чего понимала и осуждать все, что не по обычаю дедовскому, не спешила.
– Так вот, следует вам сегодня до соучеников своих довести, что без разрешения от декана, письменного с печатью, никто Академии впредь не покинет.
Прокатился ропот по аудитории. Такой строгoсти старосты не обрадовались. Уж больно любили студиозусы вoльницу да веселье хмельное. А для тoго в город надобно.
– И вас это, Свирский,тоже касается! – особливо к княжичу рыжему пан ректор обратился. - И всех друзей ваших. И его высочества. Донесите до них лично.
Пожал плечами шляхтич. Мол, с разрешением так с разрешением. Слова поперек не сказал.
Срaзу мне то подозрительным показалось . Чтобы гуляка – и не расстроился даже от этакой строгости? А ну как задумал что?
– Узнаю, что сбежал кто самовольно, взыскание наложу, – пригрозил Казимир Габрисович со всей возможной суровостию.
Ну чисто тетка моя, приказчиков в жульничестве уличившая.
И снова Свирский только улыбался да глазами хлопал. Тoчно что-то замыслил. Вот только чего ради мне о том беспокоиться? Уж дела княжича этого меня никаким боком не касаются. Пусть его декан да ректор к порядку призывают.
