Оно более мягкое, более округлое. Как будто звук исходит из задней стенки его горла, а затем плавно сходит с кончика языка. Это более элегантный звук, чем я могла предположить. — Вампир — это человеческое неправильное произношение.
— Ах, но вы все равно остаетесь монстрами, лишающими жизни, независимо от имени.
Он оказывается рядом со мной быстрее, чем я успеваю моргнуть, нависая надо мной.
— Это не мы высасываем жизнь, — рычит он. — Если ты хочешь знать, кто такие монстры, тебе следует обратить внимание на своих драгоценных охотников. Ты видела, что они с тобой сделали.
— Что ты сделал со мной, — настаиваю я.
Он насмехается.
— Я встретил тебя в том состоянии, в котором ты была. Ты видела себя в зеркале. Твои драгоценные охотники превратили тебя в эксперимент. Если уж на то пошло, то, что я предлагаю тебе, —по сравнению это просто доброта.
Я игнорирую его замечания. Он пытается сбить меня с толку, настроить против себя. Зеркало в холле, должно быть, было обмануто вампирской магией. В конце концов, его волосы стали серебристо-белыми, а не жирными и слипшимися, как сейчас.
— Заставлять меня служить тебе — это не доброта, — говорю я.
— Ты будешь служить мне только в одной области.
Как бы то ни было, я не уверена, что хочу это знать. Но я все равно спрашиваю:
— И в чем же?
Он сравнивает свои глаза с моими.
— Помоги мне снять проклятие. Сделай это, и я освобожу тебя.
Проклятие? Я никогда не слышала ничего о проклятиях.
— Придумывание проклятия — довольно изощренный способ убедить меня в своей правоте.
Он насмехается.
— Я удивлен, что ты еще не знаешь. — Он наклонился, глядя на меня сверху вниз. — Я говорю о том же проклятии, которое наложили на нас ваши охотники и которое веками мучило мой народ.
— И ты думаешь, что я могу снять древнее проклятие? — Я решаю подыграть его иллюзиям. Он держит меня в живых, потому что думает, что я могу быть ему полезна. Но если бы охотники действительно обладали способностью наложить проклятие на вампиров, они бы уже давно сделали это, причем с недугом, гораздо более страшным, чем то, что, по его мнению, его беспокоит.
— В глубине этого замка есть дверь, которую могут открыть только человеческие руки. Мне нужно, чтобы ты провела меня внутрь, ибо там находится анкер проклятия.
— Очень хорошо. — Я продолжаю делать вид, что понимаю, о чем он говорит. Почему анкер проклятия должен находиться в замке вампира за дверью, которая открывается только человеческими руками? Как он мог подумать, что после всего, что он сделал с моим народом, я стану ему помогать? У меня нет ответов, но если я позволю этой уловке продолжаться достаточно долго, то, возможно, найду способ убить его или освободиться самой.
— Очень хорошо? — повторил он. — Ты поможешь мне? — Он осторожен и насторожен. Возможно, мне следовало проявить больше невежества. Возможно, мне следовало бы больше колебаться. Я не создана для этого и нахожусь за пределами моих возможностей.
Дрю знает, что делать, сетует мой разум. Дрю... Даже не думай об этом.
— Я очень люблю дышать, и если помощь тебе — единственный способ продолжать это делать, то считай меня своим новым помощником. — Отчасти это правда. Отчасти храброе лицо. Я знала, что я мертва с того момента, как он меня забрал с собой.
— Ты думаете, я поверю тебе на слово? — Он слегка наклоняет подбородок, чтобы лучше посмотреть мне в глаза. Его взгляд затенен, два сверкающих глаза, устремленные в ночное небо. Расслабленный, вне боя, он смотрит на меня глазами гораздо более молодого человека; они даже поражают. Но они болезненно выделяются на его древнем лице. Это глаза мужчины в расцвете сил, исполненного мужественности, запертого в теле ходячего трупа. Я не могу отвести взгляд.
— Ты, должно быть, хочешь этого, иначе не разговаривал бы со мной сейчас. — Я говорю, преодолевая комок в горле.
— Я хочу многого, чего у меня нет, — торжественно произносит он. Слова тяжелы, как камни, опускающиеся на дно колодца, и отдаются тоскливым эхом. — Но я не могу позволить желаниям затуманить мой рассудок, когда судьба моего народа висит на волоске.
— Тогда что ты будешь делать со мной? Если ты не можешь мне доверять, то какой смысл во всем этом?
— Это то, что я обсуждал, пока ты дремала и лечилась. И мне кажется, что я нашел — - так сказать, решил одну проблему с помощью другой. Я не знаю, могу ли я доверять тебе. Скорее, я знаю, что не могу тебе доверять.
Это чувство взаимно.
— И мы возвращаемся к проблеме, что ты тоже умираешь. — Он делает паузу и ненадолго задумывается над своими дальнейшими словами. — Как много ты знаешь о Фэйде?
По правде говоря, очень мало. Фэйд существует в мифах и легендах Деревни Охотников. Он такой же древний, как и крепость, и еще более загадочный. Дрю рассказывал мне истории о нем, но каждая из них казалась более невероятной, чем предыдущая.
— Я знаю, что он берет свое начало от первого охотника — это защита, чтобы не дать вашему роду захватить мой мир. — Может быть, это и есть то «проклятие», о котором он говорит? Если это так, то он никак не может предположить, что я помогу ему снять его.
Он фыркнул и сложил руки за спиной. Лорд вампиров поворачивается и идет к окну.
— Очевидно, ты ничего не знаешь.
— Я знаю достаточно.
— Фэйд не имеет никакого отношения к нашим разборкам, — говорит он.
— Тогда что это такое?
Он пристально смотрит на меня. Похоже, я умею выводить из себя лорда вампиров. Замечательный талант. Поэтому я еще больше удивляюсь, когда он отвечает.
— Чуть более трех тысяч лет назад произошла великая магическая война. Люди оказались втянуты в войну, не в силах противостоять таким существам, как вампиры. Король Эльфов заключил договор с Человеческим Королем. Взяв невесту, он разорвал мир на две части с помощью заклинания Фэйда. С одной стороны жили люди в том мире, который мы называем Миром Природы. С другой стороны, в Мидскейпе, жили остальные.
Эльфы. Остальные? Нет... здесь всегда были только люди и вампиры. Нет... больше. Голова болит, и не только
