Она недоуменно подняла бровь.
— Чего?
— Одежда, говорю, — объяснила Томасин, — твоя одежда. Дай ее мне.
Женщина издала приглушенный, сдавленный смешок и склонила голову на бок. Волна ее густых, блестящих волос перелилась со спины на грудь. Она, должно быть, решила, что это какая-то шутка. Чтобы продемонстрировать серьезность своих намерений, Томасин повыше подняла нож. Еще минута торгов — и она всадит его в глазницу этой девицы. И она утратит разом всю свою прелесть. Отсутствие глаза никого не скрасит. Томасин почти была уверена, что сможет сделать это, хотя прежде никогда не наносила кому-то вред без особой нужды.
— Ладно, — легко дернув плечом, согласилась красотка. Она развязала узел платья на поясе и стряхнула ткань с себя — та ручейком сползла вниз и собралась лужицей у ее ног, обутых в непрактичные, но приятные глазу туфли. Подобные вещи не имели ценности для лагерной жизни, потому их не запрещалось иметь в личном пользовании. Просто никто не горел желанием хранить у себя утратившие ценность сокровища. Видимо, никто, кроме этой девицы. Платье ее тоже было сложно назвать практичным. Но даже «дикарка» Томасин нашла его красивым. Ткань переливалась в тусклом свете луны, бьющем в окошко, как лесной ручей в ясный день. Что-то поблескивало и под глазами женщины. Не слезы. Томасин присмотрелась и заключила, что это не слезы, а какая-то мерцающая пыльца, нанесенная на веки.
— Белье тоже? — задиристо спросила красотка, ничуть не смущаясь своего положения. Она горделиво повела руками по покатым бокам. Загадочные тряпки на ней мало соответствовали представлениям Томасин о белье, но, видимо, им являлись. Значит, они ей нужны. Она невнятно пробормотала согласие и отвела взгляд. Ей стало неловко наблюдать, как женщина раздевается, являя во всей красе свое взрослое, зрелое тело.
Томасин торопливо сбросила свою одежду и натянула вещи красотки, с ужасом отметив, что они оказались ей сильно велики. Трусы норовили сползти с тощей задницы, а ажурный лифчик повис без опоры сдутыми воздушными шариками. Она видела их в детстве и запомнила именно такими — невнятными комочками в складках, как старческая кожа. В любом случае, удручающее зрелище. Сконфузившись, девушка натянула и платье. Она обмотала пояс несколько раз вокруг узкой талии, но вырез норовил распахнуться и продемонстрировать всем вокруг по-дурацки севшее белье. Обнаженная красотка наблюдала за ее возней с жалостью и почти умилением.
— Так вот оно что, — задумчиво сказала она, — могла просто попросить меня о помощи, я бы объяснила тебе, как…
— Нет! — воинственно перебила ее Томасин и снова подняла нож, — сиди тут и не мешай! Будешь лезть, я тебя убью.
— Окей-окей, — женщина продемонстрировала ей открытые ладони, — только не тычь в меня этим, чертенок.
Томасин не понимала, почему эта особа так миролюбиво настроена, будучи, фактически, обворованной ей, но ей невдомек было размышлять о таких сложных вещах. Теперь у нее было оружие, которым обладала эта женщина, получше, наверное, отцовского охотничьего ножа. Быть может, маскарад поможет ей сравнять счеты.
— Постучи три раза, выжди паузу и еще один раз, — напутствовала ее красотка, по-хозяйски присаживаясь на койку Томасин, — иначе он тебя не впустит. И… удачи, что ли.
Она улыбалась. Уже только за это Томасин хотелось ее убить, стереть с ее лица эту покровительственную, сострадательную мину. Благодарности она точно не заслуживает. Она не собиралась внимать наставлениям Зака. Ей почему-то казалось, что все это — вся доброта незнакомки — лишь спектакль, чтобы поглумиться над чувствами бедной лесной зверушки и лишний раз продемонстрировать свое превосходство.
Томасин повезло, что она была не в лесу, а мялась посреди коридора перед запертой дверью. Сердце стучало так громко, что на его барабанную дробь к ней сбежались бы неупокоенные мертвецы со всей округи. Впрочем, смерть избавила бы ее от стыда, смущения и раскаяния за содеянное. Она уже и сама поняла, что идея — дрянь, но отступать было поздно. Она кое-как успокоила разбушевавшееся сердце, выровняла дыхание и постучала таким образом, как ей наказала красотка.
Лязгнул замок, и перед девушкой разверзлась бездна. Она шагнула в темный квадрат дверного проема. В темноте прозвучал голос — сухой и требовательный. Девушка отметила про себя, что при таком-то приеме той красотке не позавидуешь.
— Ты опоздала.
Томасин молчала — она боялась выдать себя, ведь Малкольм сразу ее узнает. Пока мрак окутывал ее, как вуаль. Она нерешительно двинулась вперед. Сердце снова пустилось в галоп, ускоряясь с каждым неловким шагом. В голове зашумела кровь. Ей хотелось развернуться и убежать, пока еще не поздно. Но она уже была внутри — в логове зверя, а значит, момент отступать был упущен. Промедление теребило и без того напряженные нервы.
Томасин затаила дыхание, дожидаясь, когда Малкольм сделает свой ход, хотя имела смутное представление о том, каких именно действий от него ждет. Он не торопился. Воздух между ними колыхался от ее рваных, частых выдохов. И в свинцовой тишине она четко различила шорох одежды при его движении. Большая, горячая ладонь легла ей на предплечье и скользнула вверх, к плечу, пока не замерла в дюйме над кожей. Кажется, он заподозрил неладное. У бывшей хозяйки этого наряда точно не так выпирали кости, не было столько застарелых шрамов. Томасин ощутила вибрацию шагов по полу.
— Дайана? — с сомнением, — что стряслось?
Включился свет. Томасин инстинктивно зажмурилась, ослепленная узким лучом.
— Какого дьявола?
Она ждала не этих слов. Не пальцев, подцепивших ее подбородок, чтобы не дать отвернуться и уйти от ответа. А внятного ответа у нее не было. Она не готовила речь, уверенная, что, нацепив эту блестящую броню, ринется в бой, и все выйдет само-собой.
— Томасин? Что ты здесь делаешь? Что… как… — Малкольм замялся. Его голос не был злым, скорее обеспокоенным. Потому девушка осмелилась открыть глаза и оценить его реакцию. Бить ее никто не собирался. Мужчина стоял перед ней и покусывал губу, чуть нахмурившись. Шрам на его лице змеился, перетягивая все ее внимание. Шрам, оставленный ей.
— Я пришла вместо нее, — набравшись храбрости, заявила Томасин. Она снова закрыла глаза, остерегаясь, как бы его смятенный вид не сбил ей весь настрой. Она рванулась вперед, выбрасывая руки, чтобы дотянуться до его шеи, потому что это показалось ей правильным, и встала на цыпочки, но неудобные огромные туфли сыграли с девушкой злую шутку, выскальзывая из-под ног. Она повалилась в сторону, и лишь теплые руки Малкольма, ухватившие ее за талию, уберегли Томасин от позорного падения. Мужчина чуть надавил, вынуждая ее открыть глаза, и мягко усадил ее на свою койку во избежание ее дальнейших неуклюжих эквилибристических
