любого, но зараза затмевала его взор, так что в последние два дня от него скрывалось всё, что видели чужие глаза. Только за Егором и Джонни он смог наблюдать прошлой ночью. А вот Мальцева… ему с самого начала не удавалось пробиться к её нутру, что-то активно блокировало его нападки. Наверняка энергия Жени защищала её, но это почти тут же опровергло себя – после ловкого трюка, заключавшегося в том, чтобы заставить Евгения и Мальцеву отпрянуть друг от друга. Я посеял в их отношениях семя сорняка, подумал мужчина. И это дало свои плоды. Евгений воспылал, а волчица ему не захотела рассказывать правду. Они разошлись, их общая энергия почти растворилась, но всё равно у Мальцевой – даже одной, без Евгения – оставалась кусачая душа. В том состоянии я просто не мог рисковать, не то что сейчас. С Викторией было намного проще, она что колодец, доверху заполненный водой. Волчица другая. Волчица и близко никого к себе не подпускает… нет, подпустила орла. Может, на этом я и сыграю.
Мы сыграем.
Мужчина недовольно поджал губы и тряхнул головой, как бы пытаясь выбросить чужой голос. Чтобы переключить своё внимание с боли, с дурацких мыслей о дурацких людях, созданных по таким дурацким правилам, мужчина решил вновь оглядеться вокруг и окунуться в красоту.
Ведь действительно было чем насладиться.
Ветер игрался с маленькими камешками, разбросанными кем-то невидимыми по дороге. Ещё полтора месяца назад – всего полтора! – за день здесь проносились десятки, если не сотни машин, и в каждой из них сидело существо – а то и несколько, – которое куда-то направлялось. У всех были дела, у всех были проблемы, все куда-то направлялись. Люди жили в красоте и не замечали её. Наверное, именно поэтому они заслужили смерть – потому что не ценили то, что имели. Такое глубокое небо над головой, такая чудесная свежесть витает в воздухе! А сознания мужчин в эти моменты были заняты решением проблемы: какую правдоподобную легенду придумать, чтобы скрыть от жены измену. На этой дороге об этом думали каждый божий день. Мужья изменяли любимым, любимые изменяли мужьям, и только в произведениях искусства можно было найти настоящую любовь.
Неправда.
Снова этот голос. Этот омерзительный, противный голос!
Ты знаешь, что она есть и здесь, сам же чувствовал.
Да, он чувствовал, даже смог ощутить её – точно так же, как ощущал страх – через поры кожи. Горячая, страстная, неистовая влюблённость подростков, разбавленная в зрелой, спокойной любви взрослых людей. Их отношения были чертовски странными, и дело далеко не в возрасте.
ТАКОЙ энергии, какую создавал их дуэт, не было ещё ни у кого во вселенной.
Бравцев и Мальцева, Евгений и Екатерина, Орёл и Волчица… Слишком много совпадений для банального всплеска чувств. Нет, тут что-то другое, определённо. Что-то новое, чего ещё не видывал мир. Роман, достойный стать бестселлером.
– Нет, – мужчина сделал глубокий вдох. – Нет, это бред. Просто я теряю хватку, поэтому мне кажется, будто здесь нечто особенное. Просто кукла. Она просто кукла, которая возомнила себя человеком, а Евгений ей в этом только потакал. Но сейчас… – грудь заболела от вырвавшихся смешков. – Сейчас её точно не отличишь от куклы.
На левое плечо мягко опустился светлячок. Мужчина даже не взглянул на него, ему было достаточно нежного жёлтого сияния, щекочущего больной глаз. За то время, что мужчина шагал по пустому шоссе, цветовая палитра пейзажа уже бы успела измениться, но нет, только не здесь; здесь царствует одна вечная секунда, и это прекрасно. Звёзды над головой пылали чистым белым светом, некоторые из них словно отдалялись от Земли, некоторые, наоборот, старались быть ближе. Их сияние стало разбавлять другое, жёлтое. Сияние живых звёзд.
По мнению некоторых, слишком живых звёзд.
Мужчина продолжал молча брести по шоссе, когда на его правое плечо опустился ещё один светлячок. Маленькие жёлтые точки появлялись в воздухе и выстраивались неким строем позади силуэта, переставляющего ноги ровно по серпантину. Светлячки не смели улетать вперёд, они лишь освещали путь своим мягким тёплым сиянием. Высокий мужчина не обращал на них никакого внимания, все его мысли крутились вокруг опасной Волчицы, которая вроде как не должна быть опасной, но…
…всё же была опасной. Даже сейчас.
На левом плече коротко пискнул светлячок. Силуэт человека слегка повернул голову, наклонил её так, как наклоняют люди, чтобы лучше что-нибудь услышать. Светлячок пискнул ещё один раз, после чего мужчина удовлетворительно кивнул. Он выпрямился во весь рост, посмотрел на простирающуюся вдаль полосу серпантина и снова почувствовал, как из промежности по ногам вновь потекла кровь. Ничего, осталось совсем чуть-чуть. Скоро в груди будет биться молодое, здоровое сердце, а о больных почках можно будет забыть.
– Он силён, – голос мужчины слегка подрагивал, голосовые связки были на износе. – Он ужасно силён, но не понимает этого. Глупый мальчишка.
Светлячки на обоих плечах согласно пискнули. Слева и справа простиралось бескрайнее поле, именно здесь чувствуешь свободу, скользя ногами по пустынной, избавленной от людей дороги. Высокий мужчина, с развевающимся на ветру пальто, шагал по асфальту, а за ним, плывя по воздуху, следовали светлячки, что разбавляли лунный свет жёлтым сиянием. И оно хорошо отражалось на серебре. Мужчина смотрел на свою ладонь, на которой рядом друг с другом лежали два медальона – сложенные металлические крылья и луна. Цепочки свисали вниз, просачиваясь сквозь гниющие пальцы. Глаза, лишённые белков, полностью чёрные, не отрывались от двух кусков металла, которые кто-то превратил в произведения искусства.
Крылья Орла и луна Волчицы…
Мужчина и светлячки смотрели на медальоны, продолжая плыть по шоссе.
История их владельцев только-только начиналась.
Глава 25
Пепел
Голова жутко раскалывалась.
Буквально трещала по швам.
Если бы Женя хоть раз в жизни столкнулся с сильным похмельем, он узнал бы ощущения, но самым крепким, что он когда-либо пил, было вино – тогда, с Катей, в том самом парке.
Глаза пульсировали болью. Сердце било по ним, пыталось пробить веки, яростно старалось вырваться из грудной клетки. Женя тихо застонал (Катя), услышал собственный стон (Катя) и медленно открыл глаза. И тут же закрыл. Свет вгрызся в мозг, вызвав новую вспышку боли (Катя). Женя поднял голову, уронил её на подушку – да, это была подушка, – попробовал поднять хотя бы одну руку, но даже не почувствовал пальцев. Он чувствовал только боль. Наружу начали прогрызаться осколки памяти. На одном из них отразились подсвеченные молнией серые глаза, на другом – изуродованное лицо. «Что с моим лицом, Жень?» Голос уже не дрожит (мы только что обнимались, стоя на коленях). Голос ослаб, но совсем скоро Катя закричит и кричать будет не от боли, а от ненависти. Ненависти к нему. К самой большой в
