испуганно, ласково начинает кир Герасклепий, делая шаг.
Не слушая, Эвер дает венцу коснуться своих волос. И падает на камни.
Толпа кричит, став уже и штормом, и ветром одновременно. Многие вскакивают, размахивая руками и вопя в страхе, гневе и недоумении. Послушники, замерев по жесту жреца, пытаются усмирить людей трубным гулом, а целеры и токсоты там, у лестниц, никому не дают броситься к нам, увещевают, грозят оружием. Они не пускают даже Клио и Скорфуса, ринувшихся вперед первыми. Все потрясены, я понимаю, ведь самовольно надеть королевский венец – дерзость.
Богохульство и дерзость, сурово караемые, а еще…
А еще иногда это способ раз и навсегда покончить со всем.
– Принцесса! – Не понимаю, кто зовет меня, и мне плевать.
Я все поняла. Поняла, и слезы снова вскипают в глазах.
Он не богохульник. Он предатель.
– Человечица! – Нет, я не отзываюсь даже на близящийся окрик Скорфуса.
Нет, он не предатель… нет, просто я совсем не заслужила того, что жива. Я опускаю глаза.
Венец, как влитой, сверкает у лежащего Эвера на голове, и единственное, что я понимаю, – нужно кинуться к нему и снять, снять, прежде чем металл поймет, что оказался на челе убийцы, если только он еще этого не понял. Прежде чем сожмется. Прежде чем раздавит. Снять и…
– Не трогайте, принцесса! – Трое из патрициев хватают меня одновременно; кир Алексор уже там, с Эвером рядом, наклоняется. – Не трогайте, и…
– ОТОЙДИТЕ! – Я просто кричу, но магия взрывается во мне. Кир Мористеос, кир Герасклепий, кира Феонора – все разлетаются в стороны, как осколки этого взрыва. – Эвер!
Мир смазывается и дрожит блеском доспехов и оружия, ревущими голосами, падающим небом. Я бегу, путаюсь в платье и больно падаю на колени, едва замечаю и это – ведь я упала достаточно близко от белой фигуры, все еще недвижной; от патриция по защите и нападению, нависшего над ним мрачно и… недоуменно. Потянувшаяся рука замерла. Лицо сильнее окаменело.
– Эвер? – тихо зову я.
Наверное, кир Алексор понимает, чего я жду, по ужасу в моих глазах. А может, как и кир Илфокион, с самого начала подозревал, что со спасением от Монстра все не совсем чисто. Так или иначе, он не спешит снимать с чужой головы священный и смертоносный убор. Лишь смотрит, будто не совсем понимая, где оказался.
– Он дышит, принцесса. – Голос наконец заговорившего патриция ровный и лишен цвета. Шаг назад он делает так, будто боится запачкаться об Эвера. Или об нас обоих. – Он жив, да и с чего бы ему умирать?..
Толпа не успокаивается. Стража кричит все яростнее, теснит публику все грубее: предсказать поведение людей, видящих то, что они видят, сложно. Кир Алексор и жрец оцепенели. На лицах остальных трех патрициев, с трудом встающих после моего волшебства, – голый страх, за которым все же пробивается подозрение. Догадка. Готовность задавать вопросы. Они снова медленно обступают нас. Меня и лежащего Эвера. Но больше не решаются меня от него оторвать.
Мне все равно. Я осторожно снимаю венец со своей головы, с его головы…
И закрываю глаза.
Да здравствует королева. Да здравствует милосердие богов, внезапно пощадивших того, кто заслуживал пощады. Или?..
10. Что-то между богом и чудовищем. Эвер
Когда я открываю глаза, тело не подчиняется – будто я камень в бесконечном ущелье, полном камней. Видимо, те, кто принес меня сюда, догадывались, что так будет: даже не связали мне руки. Воздух пропитан запахом лаванды, успокаивающим запахом, от которого сейчас меня мутит. Почему я снова здесь – в своей спальне, которую спешно, сопровождаемый почти почетным караулом, покинул утром? Почему – разве я не должен быть в темнице за то, что осквернил прикосновением венец короля? Почему…
…почему я жив?
Голова разрывается, потолок плывет – все эти бесконечные лепные деревья, фигуры дриад и птиц меж ветвей сливаются. Кровать качается в душных волнах; свет из окна – острые-острые ножи, воткнутые мне в веки; мои виолы – грозные чудовища.
– Привет, двуногий, – отвечают на мой стон боли. – Жив?
Знакомый черный хвост бьет по щеке. Скорфус устроился на тумбочке и, похоже, скучает там давно. Боковым зрением сразу вижу то, что уже видел: с ним, с самим его силуэтом, что-то не так. Все не так. Под его лапами успела натечь лужица крови.
– Привет.
Губы едва удается разлепить. Облизывая их, чувствую то ли грубую шкуру, то ли битое стекло – так они высохли. Скорфус тихо фыркает:
– Ох, держи, неудачник.
Кубок с водой он подает мне все тем же хвостом. Я беру – и наконец поворачиваюсь к нему, чтобы увидеть очевидное. Чтобы втянуть носом второй запах этой комнаты – горько-железный.
– Твои крылья…
Он поводит плечами, если можно сказать, что у него есть плечи. Поводит и головой, медленно, осторожно, точно проверяя, не отвалится ли она. Грустно улыбается уголком розовой пасти и вместо ответа сплевывает:
– И вот так ты мне отплатил.
– Я…
Часть меня тихо возражает: подожди. Ему ты не отплатил ничем, ты сделал то, что должен был, и все прошло хорошо, правильно, справедливо… ну, для всех, кроме голосов в твоей голове, голосов, сливающихся в холодный сокрушительный голос Монстра. Но ты победил их. Вы обманули богов. Вы помогли друг другу. Орфо коронована, жива, станет правительницей, а ты…
Я закрываю глаза и второй ладонью осторожно щупаю свои височные кости, лоб, затылок. Целые. Невредимые. Болят не потому, что венец их раздавил. Венец на голове вообще не ощущался, теперь я помню это ясно. Надев его, я не почувствовал даже холода или жара.
– Да. Прости. Но, как видишь, у меня ничего не получилось.
Скорфус молчит, наблюдая, как я пью воду и осторожно, трясущейся рукой, ставлю пустой кубок на стол. Слышу отчетливый хлюп: посеребренная ножка опустилась в красную лужу. Меня передергивает, хотя я видел много крови в своей жизни; еще больше – в жизни Монстра. Просто сейчас я наконец понимаю весь подтекст его слов.
Он что-то сделал. Что-то сделал ради того, чтобы Орфо осталась жива. А я…
– Почему? – шепчет Скорфус, тяжело, нетвердо спрыгивая с тумбы прямо мне на грудь. Лапы оставляют на рубашке следы, я чувствую едкий жар фамильярьей крови, обжигающий кожу даже сквозь ткань, но не двигаюсь. И не отвечаю.
Его злое понимание, заключенное в самой формулировке вопроса, накрывает меня с головой. Конечно, он не будет спрашивать: «Чего ты хотел добиться?» – мы оба прекрасно знаем: чтобы стать королем Гирии, недостаточно просто надеть венец, какой бы силой
