Эннкетин с тоской подумал: «Я теперь так уродлив… Он даже не смотрел на меня». Глядя Джиму вслед, он мысленно целовал плитки дорожки, по которым ступали его серебристые туфельки.
В другой раз, гуляя в саду с Илидором, Джим увидел Эннкетина за вырубкой молодой поросли кустарника камезиса. Эннкетин, увидев Джима, сначала замер, потом выпрямился и в знак почтения стащил с головы шляпу. Не вынеся его взгляда, Джим увёл Илидора гулять в другое место. Но он ничего не мог с собой поделать: гуляя в саду, он искал встречи с Эннкетином, а встретившись, тут же уходил, не решаясь заговорить. Он не решался даже подойти на достаточное для начала разговора расстояние.
А потом случилось так, что им пришлось заговорить друг с другом. Лорд Дитмар уехал, а Джим, уложив Илидора спать, пошёл прогуляться по саду. Он забрёл в самые заросли альтернифолии, источавшей очень приятный хвойно-цитрусовый аромат, запнулся о торчавший из земли корень и упал. А через секунду рядом кто-то со свистом разрубил плотно переплетённые ветки, и Джим увидел Эннкетина с длинным и тяжёлым, похожим на мачете, инструментом в руке. Именно им он и прорубил себе путь в непроходимых зарослях.
— Добрый день, ваша светлость, — поприветствовал он Джима. — Я вот, видите, проделываю в этих дебрях дорожки, чтоб и тут можно было гулять без помех. — Вонзив свой мачете в землю, он подал Джиму руку. — Ушиблись?
Джим слегка ушиб колено. Скамеечки поблизости не было, и Эннкетин, опустившись на одно колено, предложил:
— Присаживайтесь, ваша светлость. Отдохните, пока ваша коленка пройдёт.
Джима тронула такая забота. Он присел к нему на колено, а Эннкетин для устойчивости опёрся одной рукой о воткнутый в землю мачете. Как раньше, Джим обнял рукой его за плечи. Теперь, когда он знал о его чувствах, ему было не по себе, сердце сжималось, а по коже бежали мурашки. Сняв с Эннкетина шляпу, он погладил его слегка засаленные волосы.
— Как тебе живётся у садовника?
— Ничего, ваша светлость, — ответил Эннкетин. — Терпимо.
Они помолчали. Джим начал:
— Эннкетин, я чувствую, что виноват…
— Не надо, ваша светлость, — перебил Эннкетин ласково. — Нет здесь вашей вины ни в чём. Я сам виноват… А вы сделали всё, что могли, благодаря вам я остался здесь, хоть и сослали меня к садовнику. Но всё равно я могу хоть изредка, хоть издали на вас любоваться… Вот только кто вам теперь ванну готовит, кто вам пяточки трёт?
— Эгмемон, — всхлипнул Джим и уткнулся лбом в плечо Эннкетину. — Прости… Прости меня, Эннкетин… Я не хотел, чтобы так получилось…
Эннкетин изо всех сил боролся с желанием прижать его к себе и расцеловать. Он позволил себе только слегка, очень вежливо и всего один раз провести рукой по его волосам.
— Что вы, ваша светлость! Не плачьте… Ни в чём вы не виноваты, не переживайте за меня.
Зашуршали ветки, и послышался грубый голос:
— Эй, бездельник, где ты там?
Это был Обадио. Хоть Джим и Эннкетин вскочили, но тот успел заметить их предыдущее положение. С кривой усмешкой он снял шляпу.
— Моё почтение, ваша светлость… Я вот этого бездельника ищу, а он, оказывается, в вашем обществе отдыхает… Ну, ну. Что милорд скажет, если узнает, что вы на коленках у всяких шалопаев сидите? А если какой свидетель ему случайно про это намекнёт? Может, лучше обезопасить себя и этому свидетелю что-нибудь пожаловать за молчание, а?
— Вы мерзавец! — воскликнул Джим и влепил Обадио хлёсткую пощёчину, потом вторую.
Он сам испугался того, что сделал, и отпрянул, прижав пальцы к губам, а потом всхлипнул и убежал. Обадио, потирая щёку, процедил:
— Подумаешь, фу-ты ну-ты… Не обеднел бы.
Тут он заметил, что Эннкетин стоял бледный, с негодующе сверкающими глазами и сведёнными бровями, угрожающе приподняв мачете. Уголок был укромный, никто в доме даже не услышал бы крика. Обадио оценил оружие: один умелый взмах — и голова с плеч. А Эннкетин был высокий и сильный юноша.
— Да ладно, всё равно лорд мне не поверит, — сказал Обадио с напускным равнодушием, махнув рукой. И добавил, опасливо косясь на мачете: — Ты это… С ножичком-то поосторожнее. Не отруби себе ненароком чего.
Он ушёл, а Эннкетин продолжил рубить заросли с утроенной силой и такой злостью, как будто уничтожал полчища заклятых врагов.
Шестого иннемара день начался, как обычно: Джим принял ванну, оделся и причесался, они с лордом Дитмаром позавтракали, после чего Джим стал играть с Илидором, а лорд Дитмар пошёл в кабинет работать над своей книгой: он сегодня оставался дома. Незадолго до дневного чая к дому подлетел флаер, и Джим подумал сначала, что это, как обычно, приехал Альмагир в гости к внуку, но Эгмемон проводил в дом незнакомого высокого альтерианца в длинном чёрном плаще, с волнистой седеющей шевелюрой, с блестящим орденом на фиолетовой ленте и значком какого-то научного сообщества на груди.
— Извольте подождать здесь, сударь, я доложу о вас его светлости, — сказал ему дворецкий.
Джим встал и усадил Илидора на кресло, а сам собрал разбросанные по ковру игрушки.
— Прошу прощения за беспорядок, — улыбнулся он незнакомцу в чёрном.
— Ничего страшного, — ответил тот ясным, хорошо поставленным голосом, чуть поклонившись. — Вы меня, скорее всего, не помните… Я был на вашей свадьбе среди многих гостей. Меня зовут профессор 'Амогар, мы с вашим спутником коллеги. Я ректор Медицинской академии Кайанчитума.
— Очень приятно, — сказал Джим, подавая гостю руку.
Тот с поклоном учтиво её пожал, а потом проговорил со вздохом:
— Увы, я к вам не с дружеским визитом. Я печальный вестник… Дело касается сына милорда Дитмара.
Сверху послышался голос лорда Дитмара:
— Что с Далленом? Он что-то натворил? Уж не исключают ли его?
Он спустился по лестнице и обменялся рукопожатием с гостем. Профессор Амогар, не выпуская руки лорда Дитмара, сказал:
— У меня для вас скорбные вести, милорд. Сначала я хотел отправить вам письмо, но потом решил сообщить вам при личной встрече… Я специально приехал для этого. — Положив руку на плечо лорда Дитмара, профессор Амогар проговорил негромким, сдержанно скорбным голосом: — Мужайтесь, милорд… Случилось несчастье. Вашего сына Даллена больше нет в живых.
