Исса не относилась ни к бывалым, ни к солдатам, так что на нее эта «прогулка» по болотам действовала выматывающе и наступление вечера становилось одним из лучших моментов дня. К тому же с тех пор как Санах перестал скрывать свою натуру, пропала необходимость выискивать хоть мизерный клочок суши, чтобы переждать темное время суток, с напряжением ожидая возможного нападения Тварей. Лютнист безошибочно выводил к более-менее сухим островкам или «кладбищам» старых деревьев. Исполины, пережившие многие поколения фаери, проигрывали битву болотам и болотникам и умирали. Странно, но исконные деревья, когда-то с любовью выращиваемые альвами на своих землях, оказались не подвержены вездесущей гнили. Они лежали продубленными «трупами», образуя целые острова, на которых селилась болотная растительность, цветы, мелкие стайки наземных болотников и прочей шушеры, что вечно вертится вокруг логовищ больших хищников. Плотоядные звери предпочитали избегать этих мест и забредали туда разве что с голодухи.
Когда Санах впервые привел отряд к подобному «островку», пророк долго бродил вокруг разбитого бивуака, а потом незаметно исчез. Вернулся он лишь под утро, заставив изрядно всех поволноваться, весь следующий день шел задумчивый, не проронив ни словечка, как ни старался его разговорить или рассмешить менестрель. Дроу благоразумно помалкивали, упорно отгоняя свои воспоминания о потерях. Особенно о мертвом замке ин’Дит. На следующее утро альв проснулся как ни в чем ни бывало, и весело клекотал над немудреными шутками Санаха.
Однажды лютнист вывел к «острову», сложенному из громадных скелетов, непонятно почему не рассыпавшихся на отдельные кости. Тварей подобного размера не видел даже изрядно потрудившийся на ниве охоты Ильнар, но сомнений не было — слишком уж чуждое строение тел и причудливо изогнутые конечности, чтобы принадлежать животным, жившим в лесах альвов. Ночевать на подобном кладбище все категорически отказались. Даже Ильнар, склонный к исследованию неведомого, потребовал убраться оттуда побыстрее, несмотря на заверения, что Тварей вокруг нет. Насупившийся, как ребенок, Санах увел отряд по еле заметной тропочке и через оборот часов вывел к обычному островку. Пусть тот и пропах изрядно серой, но опасности не внушал, в отличие от горы умерших гигантских болотников, давящей и понукающей уйти подальше одним своим существованием.
Больше Санах не делал таких «сюрпризов», но Исса подозревала, что в глубине болот таится и не такое.
Когда до твердой земли оставался день пути, Исса, расслабленно щурясь на костер и предвкушая ночевку в таверне (пусть даже захудалой, но на нормальной койке), попросила менестреля спеть.
Тот не стал отнекиваться. Усевшись поудобнее, обнял лютню и над землей заструился странный перебор. В нем слышался неясный шум камыша, клекот воды, вырвавшейся из-под земли, перестук камней перед началом лавины, глухой рев магмы, готовой вот-вот вырваться из жерла вулкана, перекличка птиц на рассвете и смех людей, пьющих в кабаке.
Санах не пел. Он рассказывал о том, что видел за годы скитаний так, как лучше всего умел. Так, как общался с теми, кого все ненавидели и считали неразумными тварями, и со всем миром.
Исса зачарованно слушала, прижавшись к Ильнару в поисках тепла и опоры и сама не замечала, как ласково гладила его по руке. Перебор стих, растворяясь в темноте и ночных шорохах, и дроу почти судорожно вздохнула, сожалея о растаявшем волшебстве.
— Санах, — Исса не повышала голос, стараясь не спугнуть возникшую вязь единения с разумной Тварью и окружающим миром. — Ты помнишь, как родился?
Менестрель тронул струны лютни, точно в попытке удостовериться, что он все еще здесь и музыка подчиняется ему.
— Нет. Я помню, что нас было много. Кто-то приносил еду. Вокруг все было зеленое и мутное, еда была желтая и вкусная. Мы росли, менялись. А потом еду приносить перестали. Кто-то умер почти сразу, остальные принялись драться между собой. И тогда я понял, что остальные меня слушаются.
Санах задумчиво посмотрел на болото, откуда доносился ритмичный плеск — кто-то (или что-то) раз за разом упорно нырял, выбирался обратно на еле заметный ствол дерева, чтобы затем опять бултыхнуться в «окошко» чистой воды.
Полуприкрыв глаза, Исса разглядывала существо. Она могла без труда представить себе подобное «детство», где твои «братья» дерутся насмерть за кусочек еды, а после победители пожирают побежденных. Кто мог вырасти в таких условиях? Скорее всего — тиран, в котором страх тесно переплетается с ненавистью к миру и более сильным существам.
Трусливость менестреля подтверждала эту теорию, но почему же он тогда не уничтожил их отряд, получив свое вожделенное предсказание? Ведь в попутчиках он нуждался лишь для того, чтобы проникнуть в Рощу, а после — их можно, даже необходимо отправить на убой, чтобы не растрепали о существовании разумной Твари. Когда под рукой не одна стая болотников, но все, вообще все — расправиться можно с кем угодно.
Или Пророк сказал нечто такое, что отложило «казнь»?
— Санах, — Исса повернулась, устраиваясь поудобнее. — Почему ты не убил нас? Мы ведь знаем твою тайну.
Вздрогнувший, как от хлесткого, злого удара кнута, лютнист затравленно обернулся и сжался, прикусив зубами ноготь на большом пальце. Так зачастую делают дети, прячась от злобствующих родителей, что готовы распустить руки и наказать в любой момент. Сердце любой женщины, испытавшей счастье материнства, дрогнуло бы и наполнилось жалостью, но дроу продолжала с расслабленной ленцой наблюдать за Тварью.
— Я не хочу больше быть один. И все время прятаться, — пробормотал Санах, ожидая очередного удара — как уже привык в своей жизни бродячего менестреля, когда в тепло пускают за вечер песен, но если что-либо не понравится, тут же могут вытолкать взашей.
Но Исса лишь хмыкнула, недоверчиво и одобрительно одновременно, и обронила:
— Давайте спать.
И пока магичка пыталась устроиться поудобнее на жестком «ложе» из веток чахлых кустов, плащей и дорожных сумок, ее не оставляло ощущение странного одобрительного взгляда со стороны Дэйала.
Глава 6
Последний день пути показался самым сложным и одновременно самым простым. Лишь день пути — и они на твердой почве. Это знание одновременно расслабляло, ослабляло бдительность, и напрягало. Вновь начинались роиться надоедливой мошкарой мысли о будущем, о том, что же делать дальше, куда направиться, где искать ответы. Что делать с Тварью и пророком. И если Дэйал согласился с ролью слепца, что снимало ряд возможных проблем, то Санах доставлял беспокойство.
Исса замечала за собой, что что приходится напоминать себе о том, кто на самом деле менестрель. Даже взращенная годами жизни при дворе подозрительность давала сбой, причисляя лютниста к «своим». Да, он носил ее печать, но не был даже человеком. Неизвестно, как магия подействовала на разумную Тварь, ведь ее неразумные сородичи зачастую обладали иммунитетом. И это тоже приходилось держать в голове. Не забывать.
Размышляя обо всем, Исса с невольной горечью думала, что из нее получилась плохая Мать. Пусть даже род Дит оставался прямолинейными стражами границ, привыкшими жить сражениями, а не заговорами, ей пристало быть хитрой и изворотливой, предугадывающей все на много ходов вперед, а не такой. Возможно, иная Мать смогла бы сохранить все, не жертвуя лучшими во имя всех.
Ильнар с беспокойством поглядывал на Госпожу, словно читал ее мысли, и во время очередного привала подсел поближе.
— Я могу вам как-то помочь?
Исса горько улыбнулась, не отрывая взгляд от небольшого костерка — его разжигали всегда. С огнем не только становилось легче на душе, но и дышалось легче. Словно костер выжигал постоянно висящую в воздухе маслянистую гнилостную взвесь, оседающую везде — на лице, волосах, одежде.
— Вы просто устали. Вот, выпейте, — в руки ткнулась небольшая фляжка и Исса, не раздумывая, сделала глоток. — Это поможет вам продержаться до берега.
