— Он избавляется от своих вещей, я слышала, — перебила Марта, взмахнув рукой. — Но он делает это не потому, что желает проклясть людей. Он хочет перестать быть Черным Бароном.
Милочка застыла с раскрытым ртом.
— Но… Я не понимаю…
Во взгляде медиума промелькнула жалость.
— Предназначение, Милочка. У каждого человека в Городе есть своя роль. Город отличается от всех прочих мест тем, что не человек владеет вещами, а вещи — человеком. Я не была медиумом, пока не получила свою шаль, хрустальный шар и прочие ведьмовские атрибуты, — она широким жестом обвела свою комнату. — Проводник не был проводником, пока не нашел плащ, фонарь, ключи и карту. Никто не был бы на своих местах без статусных вещей. Даже оборотни и горгульи — это люди, которые получили соответствующие вещи и не остановились, пока не собрали полный комплект. Но у каждого Предназначения есть и обратная цена. У Города правило: чем больше получаешь, тем больше теряешь. Став медиумом, я лишилась смеха, как Тим Талер. Черный Барон получил власть над Городом, но цена, видимо, оказалась для него слишком высока.
Милочка побелела. Она видела своё отражение в стекле напольных часов: длинное платье старинного фасона, шляпка с брошью в виде дрозда, кружевные перчатки… Мэр ей говорил, предупреждал, а она не подумала.
Какова теперь её роль? Приходить с дождем — это цена? Какую часть Предназначения Черного Барона она взяла на себя с зонтом?
— Значит, когда он оставляет свои вещи, то избавляется от части Предназначения? — схватился разум за спасительную соломинку.
Марта кивнула.
— Да. Город дает возможность выбора. Можно не идти до конца, не собирать комплект полностью и застрять в промежуточном состоянии. Так поступил Детектив, не став Полицейским. Но, к сожалению, полностью избавиться от роли нельзя. Вещи… Все вместе они проникают в суть. Потерять их невозможно, а если избавиться… Коллекционер исчез с последним переданным предметом, Милочка. Осталось лишь отражение.
Милочку затрясло.
А Марта смотрела своими туманными глазами, полными понимания.
— Я не смогу его остановить, Милочка. Но ты, по всей видимости, можешь. У тебя его зонт, ты много значишь для него. У тебя есть много путей. Но помни, в конце любого пути ты заплатишь цену.
— Дождь…
— Дождь — это твоя власть. Цена будет в конце.
Пальцы впились в стол так, что побелевшие костяшки стали видны даже сквозь синее кружево. Милочка встала, чувствуя, как кружится голова, и побрела к выходу, не видя ничего перед собой.
Пока она была у Марты, дождь усилился. Тучи загустели, стали темнее, подул холодный осенний ветер. Вода плеснула в лицо, попала за шиворот, и Милочка осознала, что стоит на улице с закрытым зонтом.
Она медленно пошевелила пальцами, глядя, как по кружевным перчаткам стекают капли, не впитываясь, провела по гладкой тяжелой ткани платья, ступила непромокаемой туфлей в лужу и расхохоталась, когда на плече неожиданно лопнул ремешок старой черной сумочки.
— Значит, только сумочка, да? Власть, значит, да? Выбор? — Милочка подняла голову к свинцовым тучам и закричала: — Тогда хватит лить! Достало!
Дождь прекратился резко, как будто кто-то наверху выключил кран.
Глава 9.
Она сидела на разворошенной кровати, закутавшись в пушистый плед. На полу неаккуратным комком валялось платье, в одном углу куковала одна туфля, другая — где-то в клумбе под раскрытым окном. Повезло лишь шляпке — по приходу Милочка опустила её на полку. Перчаток не было видно, и Милочку совершенно не интересовало, куда те подевались. В тот момент ей просто хотелось раздеться.
Отель очень четко уловил её настроение и, как настоящий друг, вызвал в номер Пенни с ведерком мороженого, в которое Милочка вцепилась как в последнюю соломинку. Растрепанная, всхлипывающая девушка орудовала ложкой так, как будто хотела откопать как минимум смысл жизни. Пенни молча сидела рядом и внимательно слушала бессвязный поток мыслей, в который превратился пересказ.
— Вот такие дела, — шмыгнула распухшим носом Милочка, когда немного успокоилась.
— Блеск, — заключила Пенни и, достав вторую ложку из глубин передника, тоже залезла в ведерко. — Ну, что-то подобное я подозревала…
— Пенни, как взрослая умная женщина, скажи, что мне делать? — Милочка умоляюще заглянула в глаза подруге.
— Что делать… — Пенни облизала свою ложку и устремила задумчивый взгляд за окно.
На улице шел дождь, безветренный, беспросветный и сильный, как настроение Милочки.
— Для начала давай определимся, чего ты хочешь.
— Я не знаю-у! — завыла Милочка, уткнувшись лицом в плед. Растрепанные светлые волосы упали на плечи. — Всю жизнь прожить в лужах — кошмар! Я хочу избавиться от костюма, но если я это сделаю, то буду как Коллекционер. А я не хочу закончить как он! И Черный Барон… Он перекладывает Предназначение на других, но оно оборачивается проклятьем. Я не хочу, чтобы он проклинал людей, но и понять его могу! И не хочу, чтобы он страдал!
Пенни вздохнула.
— Ты своего Барона любишь?
— Я не знаю-у! — повторился вой. — Он такой… Такой замечательный, галантный, умный, добрый…
— То есть, ты влюбилась.
— Но он ведь любит не меня, а Сильвию!
— Послушай, — женщина положила руку на плечо Милочки. — Какая разница? Вы уже связаны, Милочка. Зонт ведь стал твоим.
Милочка даже плакать перестала.
— Конечно, ты можешь поступить как барон, подбросить его кому-нибудь, — добавила Пенни. — А можешь оставить всё, как есть, и вернуть зонт, когда он избавиться от остального. Ну чтобы не исчез совсем.
Милочка переваривала предложение Пенни три дня, крутила и так и эдак, и, в конце концов, пришла к выводу, что сначала нужно поговорить с Черным Бароном. Барон пришел сразу, словно стоял под окнами Отеля и ждал.
Он выглядел… Иначе. Черты лица, вся его фигура словно потеряли четкость, странно расплывались, словно кто-то сначала стер его некачественным ластиком, а потом снова нарисовал, прямо поверх пятна. Милочка окинула его перепуганным взглядом и замерла. Шляпы-цилиндра больше не было, как и галстука.
— Барон, — она нервно присела в книксене.
Барон привычно приложился к её руке поцелуем и вдруг выдохнул вполне человеческим голосом:
— Сильвия! Как я рад, что наконец-то могу поговорить с вами!
Милочка вздрогнула и глубоко вздохнула.
— Вы… Вы избавляетесь от вещей. Но этого делать нельзя! Вы исчезнете, когда лишитесь последней вещи!
Барон печально посмотрел на неё. Эмоции угадывались с трудом. Милочка почему-то никак не могла рассмотреть его лицо: глаза, рот, нос, улыбка — всё воспринималось только по отдельности, никак не собираясь воедино.
— Если такова цена за один полноценный разговор с вами, любимая, то я готов её заплатить, — тихо ответил он.
Милочка не знала, плакать ей или смеяться от такой глупости.
— Но зачем мне один разговор, если после него вы исчезнете? Я была согласна и на вас молчащего.
Барон шагнул ближе и вложил ей в ладони круглый медальон.
— Просто я так хотел найти вас и всё объяснить…
Он снова поцеловал ей костяшки пальцев и раскрыл медальон.
У Милочки перехватило дыхание. С черно-белой фотографии в знакомом платье и шляпке с брошкой-дроздом, чинно сложив руки на коленях, смотрела… она сама!
И нет, это была не просто похожая девушка. Монохром, конечно, искажал черты лица, но родинки на шее? Не бывает у людей настолько одинаковых родинок! Даже у близнецов!
— Что это значит? — пискнула Милочка.
Черный Барон осторожно сжал её ладони, отвел в библиотеку и, усадив на диванчик, глубоко вздохнул.
— Вы уже были здесь, Сильвия. В этом Городе.
У Милочки закружилась голова.
— Но… Я из двадцать первого века, а на фото… Платье, украшения… Конец девятнадцатого, не раньше!
— Верно, — в голосе Барона звучала печаль. — Я допустил ошибку, когда выпускал вас из Города, поэтому вы попали не в своё время.
— Хорошо, я мало что помню из прошлой жизни, поэтому не могу опровергнуть ваши слова… Стоп! — осеклась Милочка. — Из Города можно выйти? Как?!
