Видимо, услышав шаги по настилу, из палубного люка навстречу посетителям поднялся тучный человек в богатом восточном халате. Лицо его обрамляла густая чёрная борода. Маленькие глазки мутно и недружелюбно взглянули на бедно одетых гостей.
— Ну? — неприветливо буркнул он, обдав их запахом вина. — Чего надо на моём корабле?
— Мы бы хотели… — поглубже вдохнув, начала Агниппа, но её довольно бесцеремонно прервали:
— С каких пор дети позволяют себе говорить за старших?
Торговец рявкнул это и скривился, словно собственный крик вызвал у него приступ головной боли.
Царевна вспыхнула, судорожно вздохнула — и промолчала, гневно поджав губы. Заговорил Мена.
Он учтивейшим образом поклонился — на персидский манер, скрестив руки на груди, — и в лучших традициях придворных вельмож начал витиеватую речь:
— О любимец богов! Да ниспошлют они тебе удачи в твоих делах и попутного ветра на море. Я осмелюсь просить у тебя милости: разреши мне и этому мальчику, моему приёмному сыну, отправиться на твоем корабле в Афины.
Несмотря на смиренный смысл этих слов, Мена произнёс их с достоинством, без угодливости.
— С чего вам именно мой корабль нужен? — ни во взгляде, ни в голосе финикийца ничуть не прибавилось приветливости. Похоже, его вовсе не впечатлило предложение взять на борт пассажиров. Как показалось Агниппе, купцу больше всего хотелось сейчас вернуться к себе в каюту и рухнуть на постель, уткнувшись в подушку.
— Именно твой, насколько нам известно, из всех здешних судов первым идет в Афины, — пояснил египтянин.
— У меня обычная торговая униера. На военном корабле вы доберётесь быстрее, — пожал плечами купец, страдальчески морщась.
— Нас никто не пустит на военное судно, господин, — почтительно возразил Мена.
Хозяин корабля снова поморщился. Назойливый проситель начинал ему надоедать. Но он всё ещё пытался выпроводить непрошеных визитёров по-хорошему: слишком болела голова, чтобы начать скандалить.
Выпил он вчера всё же слишком много…
— Я два дня стою на Кипре, в Пафосе, и день на Крите, в Гиеропитне. А до Афин и так-то, если без остановок, восемь дней, а с моими стоянками у вас все одиннадцать выйдет.
— Прекрасно, — невозмутимо ответствовал Мена. — Я покажу своему сыну города Кипра и Крита.
— Я выхожу в море только через пять дней!
— Но все равно ни одно другое судно не выйдет в Афины раньше твоего.
Торговец сделал над собой усилие. Всё же, может быть, он упускает сейчас выручку?..
— Пол аттических таланта, — буркнул он. — И ни сиклем меньше! Еда ваша. Вода тоже. Я вас кормить не собираюсь!
— Как скажешь, почтеннейший, — вновь поклонился Мена. — Мы заплатим нужную сумму. Но нам хотелось бы взять с собой и наших коней…
— Какие кони?! — взвился финикиец. — Это уже…
— Вот эти, почтеннейший, — Мена жестом указал на причал.
Торговец мельком бросил туда взгляд и уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать всё, что думает о таком предложении — и застыл. Взор его медленно вернулся к привязанным у швартовочного камня прекрасным скакунам.
— Это ваши?.. — наконец осторожно осведомился он, вновь оборачиваясь к предполагаемым пассажирам. Головная боль прошла словно по волшебству.
— Да.
«Даймос! — сразу вихрем понеслись мысли в голове финикийца. — Простой человек не может обладать такими конями. Значит… Ага, судя по внешности, они египтяне. Милостивая Баалат, наверняка тайные послы Нефертити! Она, по слухам, частенько отправляет их через Финикию… Потом, не приведи боги, ответ перед царём держать. Отказал, дескать, послам! Ну уж нет!»
— Ах, кони? — сладчайшим голосом пропел он. — Конечно! Хоть целый табун! Специально распоряжусь запасти для них еду и воду. Вы не слушайте меня, что это я вам тут наговорил, почтенные господа? Не иначе, толком не проснулся… Я почту за великую честь, если вы снизойдёте разделить со мной мои скромные трапезы во время нашего путешествия. Каюты ваши уберём персидскими коврами. Боги, о чём речь? Только, простите, за коней доплатить придётся, — заискивающе добавил он. — Ещё полталанта. Итого — талант.
«Если они не послы, то откажутся от такой высокой цены, и пусть тогда проваливают! — молнией блеснула у торговца мысль. — А если… Ох, держи тогда ухо востро!»
— Хорошо, — кивнул Мена. — Мы заплатим талант. Я готов, почтеннейший, немедленно отвесить тебе половину этой суммы, если мы сейчас спустимся в твою каюту. Остальное ты получишь, когда мы прибудем в Афины. А до тех пор я надёжно спрячу все деньги.
Лазутчик фараона сказал это, зная, как часто финикийцы продавали доверившихся им людей в рабство, прельщённые их богатством, но хозяин униеры, вообразивший, что везёт послов самой Нефертити, был далёк от подобных мыслей. Получив свои полталанта золотом, он начал улыбаться так лучезарно, что само солнце померкло бы рядом с ним.
— Жду вас у себя на борту через пять дней, в четыре пополудни, — елейно напутствовал он своих гостей при прощанье.
[1] Униера — корабль с одним рядом весел.
Часть 1. Глава 7. Жена и мать
За день до разговора Мена и Агниппы с хозяином униеры, далеко от морских границ Финикии, на берегах Нила, солнечный свет дрожал на зелёной воде пруда, где среди лотосов плескались розовые ибисы, и слабый ветерок лениво покачивал ветви пальм над посыпанными песком дорожками. В окно, что выходило в этот прекрасный сад, вместе со светом солнца вливался терпкий и сладкий, с лёгкой коричной ноткой аромат цветов — и щебет птиц, заполняя всю комнату.
Нефертити нравилось любоваться видом, что открывался из окна её кабинета, где она проводила столь много времени: отдыхая, вдыхая целебный дым курильниц или просто размышляя о государственных делах. Однако сейчас курильницы были пусты и чисты, и их золото слепило глаза, отражая солнечный свет, что тёплыми пятнами ложился на яшмовый пол и золотил тонкую ткань белоснежного платья царицы, дрожал в драгоценных камнях на золотом поясе, подчёркивавшем стройный стан дочери Ра.
Сегодня изящное кресло владычицы Египта было развёрнуто к дверям. Там, у входа, корчась от страха, стоял на коленях начальник фиванской стражи.
Во время его доклада голова солнцеподобной была опущена, и Ани не мог видеть гнева, пылающего в чёрных глазах царицы — лишь урей, блистающий на ночном мраке её волос. Однако по тому, как всем телом подалась она вперёд, по тому, с какой силой её нежные пальцы стиснули позолоченные подлокотники, несчастный понимал, что надвигается буря.
Повисло молчание.
— Говори! — наконец приказала Нефертити. Голос венценосной, как всегда, был спокоен — и грозен. — Что ты ещё недоучёл?
Ани невольно облизнул губы. О чём велит рассказать солнцеподобная? Неужели она…
Неужели она уже знает о том известии, что сегодня утром принесли ему с «дороги зеркал»?!
И если он попытается обмануть…
Ани задрожал.
Но если он скажет правду…
— С-солнцепод-добная д-дочь Ра, я…
— Ну?..
Ани глубоко вдохнул — и словно кинулся с обрыва в пропасть:
— Они уже в Финикии, солнцеподобная! Вчера утром…
Нефертити гневно вскинула голову — и вскочила. Глаза её метали молнии.
— Ты!.. — на мгновение не сдержалась она, но тут же взяла себя в руки и вновь села. Голос её стал ужасающе ровным. — А обещала ли я тебе, что если ты не поймаешь мне их, то тобой займутся голодные львы?.. Ты должен знать, что цари держат свои обещания, даже брошенные вскользь!.. Стража!
Из-за дверей вбежали воины — личная гвардия солнцеподобной.
— Взять его! — брезгливо приказала царица. И небрежно добавила: — Бросьте его львам.
— Никчёмный глупец, — презрительно заметила она, вслушиваясь в удаляющиеся по коридору дикие вопли. — Однако дела не ждут.
Сцепив пальцы в замок, она, задумавшись, поднесла их к подбородку.
«Итак… Сестра и Мена всё-таки пересекли границу… и пересекли, просто-таки щёлкнув меня по носу. О, Мена… — Нефертити усмехнулась. — Впрочем, от тебя, великий лазутчик, я и не ожидала ничего иного… Хорошо! Один — ноль в их пользу. Но игра не кончилась, нет-нет… Теперь они попробуют сесть на корабль, и, скорее всего, в Библе. Во-первых, он достаточно удалён от наших границ, а во-вторых, можно долго не задерживаться в Финикии».
