жить? Да хоть у него. Не даром, конечно, по хозяйству пошуршать, ну и ночью пригреть, само собой. А на мои деньги он покушаться не будет, что он, зверь какой.
Я разбила о его голову бутылку дорогого коньяка, выставленную на стол «помянуть родителей». Потом сама не понимая, что на меня нашло, несколько недель тряслась, что он заявит в полицию. Обошлось. Но что-то все-таки сломалось внутри тогда. Наверное, поняла: рассчитывать можно только на себя, никто не поможет.
Сейчас внутри бушевала та же ярость, порожденная обидой. Уж от кого-кого, но от брата я такого не ожидала. Даже неинтересно было, как он догадался – Ева ведь никому не сказала, просто выскользнула из дома еще затемно.
Впрочем, догадаться нетрудно. «Встрепанная, с расцарапанным лицом, и губами, раскрасневшимися от поцелуев» – прозвучал в памяти бархатный баритон. Я стиснула зубы. Вот кого следовало бы отходить чугунным совком. Но Альбину-то я слова поперек сказать не осмелилась, а против брата расхрабрилась. При том, что Фил вовсе не был злодеем, просто он тоже прекрасно понимал: стоит девушке оступиться один раз, и ее утащат на дно. А заодно и сестер: если в семье выросла блудница, с чего остальным быть чистыми?
Но какие бы мотивы у него ни были, это не повод лупить того, кому еще хуже – а Еве, останься она жива, сейчас было бы куда хуже, чем брату. Даже если Альбин не врал, что расплатился бы, убедившись в ее невинности.
– Все было зря. Он не заплатил. – Уверенно и как-то обреченно сказал Фил.
– Это все, что тебя интересует?
Я попыталась поймать его взгляд. Тщетно. Брат ссутулился, будто на него навьючили пару мешков муки, а глаза его смотрели мне на шею.
– Нет. Еще – как людям в глаза смотреть.
– Людям?
Я снова начала закипать. Да, Ева сотворила непоправимую глупость, но она хотя бы попыталась! Попыталась хоть что-то сделать, кроме как твердить, что все в руках господа. А тот, ради кого она пошла на это, думает не о том, каково ей теперь, а что люди скажут? Хотя в каком-то смысле он прав: это в современном городе можно запереться в квартире и плевать на всех. Здесь же от молвы никуда не деться. И все же – неужели Ева заслужила лишь такие слова от самого близкого человека?
– Не волнуйся. Через неделю этот вопрос утратит актуальность.
На его лице промелькнуло непонимание, я мысленно выругалась. Да, Ева говорила «как по-писаному», но не канцелярскими же оборотами прямиком из двадцать первого века другой реальности! Впрочем, контекста Филу хватило, чтобы понять. Он криво улыбнулся.
– Да, это точно. – А в следующий миг лицо его исказилось. То ли закричав, то ли взвыв, брат развернулся и со всей силы саданул кулаком в стену. Снова замахнулся. Эхом ему отозвался встревоженный вскрик – кажется, Джулии.
Мне некогда было оглядываться и проверять, точно ли я узнала голос. Выронив совок, я бросилась к Филу, вцепилась в его плечи, оттаскивая от стены. Он поддался легко, словно эта вспышка отняла все силы, снова развернулся ко мне, обнял, прижав так, будто меня сейчас вырвет из его рук и унесет. Как он, оказывается, вымахал! Ева привыкла считать брата маленьким, да и с лица парня еще не совсем сошла детская мягкость, несмотря на пробившийся пушок. Но сейчас моя макушка была лишь немного выше его подбородка.
Фил ткнулся лицом в мои волосы, все еще не выпуская из объятий, затрясся, и я поняла, что он плачет. Тут же нас обоих обвили тонкие руки.
– Что-то еще случилось? – встревоженно прозвучал голосок Джулии.
Фил помотал головой – дескать, ничего.
– Прости. Я… – рыдание вырвалось из его горла. – Из-за меня… Я должен был… Должен был украсть, убить…
Джулия охнула, а он продолжал:
– Что угодно, лишь бы добыть эти проклятые… Лишь бы ты не…
– Хватит. – Еще немного, и я сама разревусь. Все-таки этот здоровый лось был еще мальчишкой. Просто мальчишкой, который не справился со свалившейся на него ношей. – Не вини себя. Ничего страшного не произошло.
Он горько и зло рассмеялся.
– Ничего не случилось, – повторила я, сама обнимая брата. – Меня никто не тронул.
– Но… – Фил шмыгнул носом – в самом деле, точно мальчишка. – Разве ты не к Альбину ходила?
– А откуда ты знаешь?
– Я сказала, – снова подала голос Джулия.
– Ты? – Я выпустила Фила, ошарашенно уставившись на нее. Они были очень похожи. Те же пепельные волосы, тонкие черты лица. Только Фил был сухощавым и жилистым, а фигура Джулии казалась пышноватой, хотя девочка не оформилась как следует. Может, вытянется еще. Хотя я меряю привычными мне мерками, а здесь, если она сохранит легкую полноту, то, повзрослев, будет считаться красавицей. Аристократы ценили хрупкость и бледность, крестьяне – пышную грудь и широкие бедра. Ева пошла в мать, и деревенские кумушки судачили: кто ж такую замуж возьмет, как тростинка, то и гляди переломится.
– Откуда ты-то знаешь?
– Ты молилась полночи, – Джулия потупилась. – Просила у господа прощения, и чтобы все получилось. Думала, что я сплю, а я… не смогла признаться, что все слышу. Я хотела утром тебе помешать, если сама не смогу, то сказать Филу, но проспала. – Она зарделась. Как и все белокожие, Джулия краснела стремительно и ярко, даже при не слишком хорошем освещении трактира было видно. – А когда проснулась, мы попытались тебя догнать, но пастух сказал, что ты прошла давно и…
Я покачала головой. Очень хотелось выругаться – что это за жизнь, человеку даже помолиться без свидетелей нельзя! Но пугать младших не стоило, и я сказала только:
– Господь услышал мои молитвы и не дал погубить душу. У меня не хватило смелости довести дело до конца.
Джулия перекрестилась. Я отогнала размышления о том, как вера сумела здесь ужиться с магией. Со временем узнаю, если доживу.
– Прости меня. – Фил снова шмыгнул носом, опустив голову.
Я помедлила. С одной стороны, мне было его жаль, с другой – а что, если и я начну срываться на том, кто ближе? У меня тоже утро выдалось очень насыщенным. Брат, кажется, понял меня не так, потому что сглотнул и прикусил губу, еще ниже опустив голову. Я вздохнула: нужно было вовсе не иметь сердца, чтобы не простить. Молча обняла его, взъерошив волосы на затылке, и Фил крепко обнял меня в ответ, еще раз безмолвно извиняясь.
Джулия снова напомнила о себе.
– Но что теперь нам делать? Как спрятаться?