этот мир и названиями стран, и именами напоминал мне какое-то параллельное средневековье. Поскольку никто не удивился фамилии, то я поняла, что попала в точку.
За все это шатен и блондин заплатили еще некоторую сумму – налог или что-то вроде того. Больше всего меня порадовало то, что я легко смогла прочитать ровные и крупные буквы, выведенные чиновником.
Осталось подождать три года, и когда доработаю до конца срока, я получу вместо этого долгового листа местный паспорт.
Если доживу. На улице не просто ветрено, а весьма прохладно, под ногами замерзла вода. Было, я думаю, минус один-два градуса. На всех нас, пиратских пленницах, слишком легкая одежда: мы дружно ежились и ознобно стучали зубами.
Шатен недовольно посмотрел на нас и повернулся к блондину:
-- Не довезем.
Тот согласно кивнул головой и тоже поморщился.
-- Рик, -- шатен посмотрел на одного из сопровождающих, – отведи их к телегам и побудь с ними.
Звали шатена, кстати, Генрих Хоггер, барон. Так написано в моей бумаге.
Солдат отвел нас троих за ворота рынка, к нескольким стоящим рядом телегам, помог забраться и накрыл сверху прямо с головой здоровым куском плотной ткани. Получилось что-то вроде палатки, где мы оказались сидящими нос к носу. Первое время дружно стучали зубами и растирали озябшие руки. Я еще успела развязать свой узелок и спрятать там документ. А потом постепенно мы согрелись, и сидеть стало совсем уж скучно.
В полумраке импровизированной палатки соседка наша казалась совсем молоденькой -- вряд ли ей больше двадцати. Милый курносый носик, пухленькие губки, кокетливые завитки волос у висков. Даже чепчик она носит не так, как я, а сдвинув на затылок – ей идет. Барб принялась за нашу соседку.
-- Как зовут-то, милая?
-- Милли.
-- Ну, а меня Барб кличут, а она вот – Элиза.
Я в беседу не вмешивалась, а девушка охотно болтала с Барб. Плыла она на судне в качестве горничной пожилой дамы, возвращающейся домой, в Англитанию. За хозяйку ее выкуп заплатили в первом же порту – она туда и направлялась, а вот служанок своих мадам решила не выкупать: дешевле нанять новых. Так что и лакеев, и вторую горничную продали, а ее, Милли, берегли до самого Вольнорка.
-- Это нам еще повезло, что каперам больше эти самые ихние бумаги на разбой велено не выдавать. А то бы сейчас скупщики здесь топталися. Кто знает, как бы там обернулося…
-- Милли, -- заинтересовалась я, – а ты откуда знаешь про лицензии?
-- А на корабле еще господин Ибран с господином Мулсом ругались из за этого вот самого слова… Как это ты сказала – лин-цен-зия, что ли? Тот и говорит, что надобно всех туточки продать и в Вольнорк не идтить – толку не будет, а тот и отвечает…
Разбираться, кто из них что конкретно говорил, я не стала. А вот интересно, почему вдруг перестали лицензии на каперство выдавать? Увы, этого Милли не знала. Впрочем, ее это и не заботило. Она обсуждала с Барб, какие у нее шансы на замужество – приданое-то все у пиратов осталось.
-- А уж я-то копила как! Да все такое добренькое! И бельишко было, и подушки пуховые. И деньга на одеяло отложена была! Цельный ведь сундук пропал! – в ее голосе послышались слезливые нотки.
Барб только вздохнула, жалея неудачницу, и погладила ее по плечу. Хотя, сами мы с Барб находились в таком же точно положении. За тканью послышался шум и покрывало с нас неожиданно сбросили. Не совсем, а так, чтобы выглянуть можно было.
-- Вот, бабоньки, разбирайте. Это вам хозяева прислали…
Мы высунулись на свет, щурясь. Один из солдат, тот, что ушел с бароном, кинул на сено плотный сверток. Барб внимательно посмотрела, аккуратно развязала веревочку и развернула три плаща. Два тяжелые, грубые, полотняные, а один получше и помягче: из плотной буроватой шерсти.
-- Милок, а кому какой брать-то?
Солдат, молодой мужик лет тридцати, с виду добродушный и простоватый, пожал плечами:
-- Откель мне знать? Велено отнести, вот я и того…
Милли подхватила шерстяной плащ и накинула на себя со словами:
-- Не зря же господин мне подмигивал! Счастье-то какое, к этакому в дом попасть!
Мы с Барб переглянулись и молча взяли оставшиеся. Они не такие теплые, ткань жесткая, да и весом сильно больше, но это всяко лучше, чем просто мерзнуть. Думая о предстоящей зиме я пригорюнилась – в таком на улицу выходить трудно будет. И холодноват он, да и не слишком удобен – этакая накидка-палатка со шнурком на шее.
Заметив мое настроение, Барб немного поколебалась, а потом, увидев, что Милли любезничает с солдатом, и они отошли к другой повозке, поманила меня рукой, приложив палец к губам. Медленно и неуклюже она распутала тяжелый веревочный узел на своем одеяле и, чуть отогнув край, показала мне…
Я, сперва, даже не поняла, что это такое – какие-то разноцветные тряпки. Клок бархата с кружевом, еще торчит что-то ярко-синее и, кажется, шелковое. Барб между тем торопливо завязывала узел снова.
-- Вот, ягодка моя, как до места доберемся – так и приоденем тебя. Там и шерстяное есть, хорошенькое такое! – лукаво улыбаясь, она смотрела на меня и, снова прижав палец к губам, жестом требовала молчания.
И тут до меня, наконец-то, дошло! В одеяло она завернула то, что смогла стащить из сундуков! Осуждать я ее точно не стану: не воровство это. Нам эти одежки точно нужнее, чем пиратам и грабителям. А ведь как она беспокоится обо мне! Про себя - ту, что лишилась всего заработанного на службе у барона, даже не заикнулась, «…так и приоденем
