хохотала в соседней комнате. В общем, если бы не ворвавшийся вовремя и набивший моему «воздыхателю» морду Федька, который вместе со своим отцом, применившим «поисковичку» (это такая страшно энергоёмкая по вливанию силы «сеть», из названия понятно для чего нужная), перетряхнул все общежитие и увёз меня оттуда, не знаю, чем всё это могло закончиться… И бабушке об этой истории никто не рассказал. Феде как-то удалось убедить в этом своего отца. Короче, мне до сих пор стыдно.
После того случая мы помирились с Фёдором и Жанной, поклявшись друг другу, что больше не будем относиться пренебрежительно к переживаниям друг друга, насколько бы глупыми и смешными они не казались. А я, кроме всего прочего, заимела стойкое отвращение к наркотикам, пьяным личностям и собственного рыцаря в лице Федьки, отпугивающего потенциальных кавалеров с легкомысленными намерениями в отношении меня.
Нельзя сказать, что я получила глубокую психологическую травму, ненавижу всех лиц мужского пола и пополнила ряды воинствующих феминисток. Нет, это не так. Просто я не люблю об этом вспоминать и для себя поняла, кто мои настоящие друзья, и какие глупости нас порой заставляет совершать общественное мнение.
У каждого были в жизни неприятные моменты, о которых не рассказывают кому попало, не только у меня. Друзья знают о таких моментах друг друга. Так вот, о некоторых вещах мы не говорим. Хороший друг хранит секреты. Лучший друг помогает хранить секреты.
— Всё, вечер перестал быть томным, и, я чувствую, мне пора, — медленно проговорила Жанна.
Я понимала, что подруга крепко обиделась на меня, но мой так бесцеремонно приоткрытый тайный ящик исключал всяческие порывы помириться с ней. Она встала из-за стола, поцеловав Фёдора в щёку, развернулась и прошествовала к выходу с видом царицы Клеопатры. На меня она даже не глянула. Ну и пусть обижается!
— Майка, не бери в голову. Она сгоряча это сказала, — шепнул мне Федька.
Я промолчала. Знаю, что он прав, но легче от этого не становилось.
— Судя по её реакции, там все серьёзно и запущено. Хоть это узнали, — хмыкнул он и задумчиво почесал затылок. — А я ведь говорил: не дави на неё.
— Федя, лучше отвали.
— И после этого снова скажешь, что ты нежная, деликатная девушка? — шутливо просюсюкал он, пытаясь разрядить обстановку. Но у меня не было настроения веселиться.
— Если ты еще что-нибудь выдашь из этой серии, я тоже демонстративно покину помещение, — я устало уперлась лбом в ладони.
— Ну, вот и поговорили с подругой, предостерегли её, так сказать. Ладно, пошли домой, — примирительно предложил Федя.
— Тогда разговаривал бы с ней сам, раз я такая во всех отношениях бездарность! — я раздражённо вскочила со своего места. — И вообще хватит постоянно напоминать мне о моей глупости, я и без твоей помощи в последнее время почти всегда чувствую себя дурой!
Мне так стало себя жалко, что на глаза навернулись слёзы. Я, конечно, тоже была не права, но как же обидно получать по больному месту от лучшей подруги!
Федя молча встал, обошёл стол и притянул меня к себе. Я уткнулась ему носом в шею. От его сочувствия стало ещё жальче саму себя.
— Заяц, у Жанны тоже есть причина обижаться, но это её, конечно, не оправдывает. Она уже раскаялась, что тебя задела — ты ведь и сама заметила… Не переживай, я поговорю с ней, объясню, что ты беспокоишься. Немного отойдете и помиритесь. Мы хоть и ссоримся иногда, но друзьями быть не перестали, правда? — я, шмыгнув носом, кивнула. — Пойдем домой.
Глава седьмая. Рыжая, привороты и голубая кровь
Итак, все экзамены этой сессии были сданы, оставалось только два зачёта. По одному из них я благополучно получила автомат за работу на семинаре, а за второй можно не переживать — сдать его было плёвым делом. Блондин меня не преследовал и вообще не объявлялся, и я немного расслабилась. Однако Фёдор расслабляться не спешил, и мы везде были с ним вместе: куда я — туда и он, и наоборот. Жила я уже вторую неделю у него, что упрощало жизнь нас обоих: мне почти не приходилось встречаться с Жанной (она дулась на меня — а я на неё), а Феде было проще присматривать за мной.
После консультации к последнему зачёту мы с другом хотели было убраться восвояси, но меня поймала Карлсон, методист нашего отделения.
— Майя, деточка, сбегай в деканат и забери ведомость на пересдачу по «Вещному», назначенную на завтрашнее утро, надо отдать её Ремезову — он как раз сейчас на кафедре, — улыбнулась она.
— Но Любовь Ивановна, я-то сдала! Пусть двоечники и бегают…
— Ну, Майя, кто же кроме тебя поможет моим глупышам? Тем более они уже все смылись давно, — приготовилась обидеться она. — Тебе ведь не трудно?
Конечно, нет. Сначала в одном корпусе забрать ведомость, а потом нестись в другой на кафедру к этому противному Ремезову. Бегай тут ради её «глупышей»! Карлсон (кличка эта принадлежала ей с незапамятных времён за неизменные клетчатые брюки и тумбочкообразную фигуру) их так и называла «мои глупыши», распекала при каждом удобном случае, но без конца возилась с их неудами и договаривалась о пересдачах, каждый раз обещая, что это был последний. Двоечники её обожали за такое нежное к себе отношение, наглели год от года, но хвосты подтягивали исправно. Любовь Ивановна вообще отличалась добрым нравом и отзывчивостью, а на фоне методистки заочного отделения (нелеченой психопатки) представлялась нам ангелом небесным. Так что в факультетской среде отказать Карлсону (тем более в таком пустяке) считалось по меньшей мере моветоном.
Вот ведь знаток душ нашего брата — студента. Знает, кому какое поручить задание, Федьку не просит — он терпеть не может глупышей-халявщиков и бегать ради них из принципа не будет — хотя тот рядом со мной стоит. Он бы ей напрямую не отказал, но наврал что-нибудь незатейливое, типа: «Ой, Любовь Ивановна, опаздываю к стоматологу, давайте лучше я найду, кого послать, вот Майку, например!» — при этом улыбаясь во все тридцать два и всем своим видом демонстрируя ей полное отсутствие проблем с зубами. А меня — мямлю безотказную — можно, так виртуозно врать на ходу, как Федька, я не умею.
— Ладно, схожу, — нехотя согласилась я. Она удовлетворенно кивнула и продолжила свой маршрут.
— Со мной пойдешь или на улице подождешь? — спросила я Федьку.
— С тобой пойду, конечно. Благодетельница глупышей! — усмехнулся он.
Как назло прозвенел звонок на большую перемену, и коридоры наполнились снующими туда-сюда студентами. Продравшись сквозь толпу
