так и в плохом.
Драки с малолетней дурочкой и ее прежними друзьями-сиротами, избежать не удалось.
Это случилось после обеда, когда я наскоро перекусила и покормила сына. А там и передала его Интене с Люси.
Я вышла на задний двор и застала воистину отвратительную картину.
Почему отвратительную? Да потому что трое на одного — это мерзко. Нет, чувства своих подопечных я легко могла понять. Им было обидно, они были в гневе за поступок своей сестры (ведь именно таковой Дурсу все и считали), но нападать втроем на одного — это подло и мерзко!
Тем более, когда эти трое, пусть и одного возраста с Дурсой, но мальчишки!
Досталось от меня всем. Дурсе, за то, что вышла на двор, когда ей приказали не покидать дома старосты, тем более в туалет по деревенскому земному манеру, тут вел длинный предбанник и на улице оставалось пробежать каких-то три метра.
Мальчишкам, и за тумаки в адрес Дурсы, и за испорченную одежду.
Последнее, к слову, коснулось всех, эти четверо умудрились так в земле изгваздаться, что рубашки, штаны и платье, держались на них буквально на соплях.
Нам, конечно, еще предстоит разговор. Не только с этими четырьмя, а со всеми воспитанниками, но подобное поощрять я не собиралась. Пусть и знала, что чем сильнее подерешься с бывшим другом, тем крепче в будущем может быть дружба.
Сколько раз я так сама выясняла отношения? Не счесть… Вот только тогда была я и мои кулаки (а заодно и зубы, и ноги), а не толпа на одного. М-да…
Сейчас же меня ждало нечто более фееричное. Ужин за одним столом с благоневерным. И как он пройдет одной Священной Паре известно.
Я настраивалась на него все то время, что приводила себя в порядок: мылась, переодевалась, кормила Илюшку…
Я думала, думала и пока ни к чему конкретному прийти не могла.
— Анастейзи, девочка… — я смотрела на Тирхана и понимала, что ему надо дать самоотвод от Радана.
Всего день прошел, а он уже выжат словно лимон.
У нас есть всего десять минут перед тем, как нужно будет спуститься вниз на ужин. Но все мы собрались в моих покоях, чтобы поделиться мыслями.
— Я всякого на веку повидал, но сейчас, хочу сказать, если бы лично не проверял вашего мужа на предмет магического вмешательства, был бы уверен, что он под длительным приворотом. Он безумен, помешан на этой женщине и своих желаниях так, что…
Я широко улыбнулась. Чем заставила учителя замолчать и удивленно на меня посмотреть.
— Вот это мы и докажем, Тирхан. Что мой муж — безумен. А что с этим знанием будет делать король, меня уже не касается.
— Да ничего он не сделает! Его светлость не утратит свой титул, и мужем твоим останется, и рожать от него дальше заставлять будут. Только опекуна ему приставят из числа королевских ближников. — В сердцах воскликнул учитель.
— Послушайте последние новости. — Спокойно произнесла я, и потянула Тирхана на софу, пусть посидит, пусть успокоится.
Вон как близко все принимает.
Интена качала Илюшку и переглядывалась с Люси. Но обе ловили каждое мое слово. Я делилась всем, что мне успел поведать в вестнике лэдор Геварский, а также те знания, что дал дух касаемо моего мужа. И обозначила свой план.
Я видела, что поначалу мое предложение вызвало бурю негодования. Нет, не потому что жалели подонка Радана, а потому что это могло повлечь за собой множество ненужных проблем. Вплоть до того, что меня могли заставить неотлучно находиться при муже. А это означало переезд в герцогство Дарремское.
Чего не хотел никто из нас. Однако, когда первый порыв сошел, включились мозги и последовали различные предложения на тему того, какие варианты может нам навязать король, когда его посланники зафиксируют тот факт, что Его светлость тронулся умом.
Как объяснил Тирхан, люди, считающиеся здесь сумасшедшими, делились на три категории: говорящие устами богов, угасшие разумом (частично, полностью, при определенном факторе) и непредсказуемые.
К первым относились дурачки при рождении, вроде юродивых на Руси, к которым относились с жалостью, да не обижали, зная, что их устами могут и боги говорить. Не всегда, конечно, но могут. И точка. А потому издеваться над таким себе дороже, вот покормить — значит получить благословление.
Ко второму, как я поняла по словам Тирхана, чаще всего относились те, кто утратил разум в следствии деменции (в любых ее проявлениях), или после травмы, то есть те, кто когда-то был крепок умом, понимал и чтил устои, законы, а после определенного инцидента или в силу возраста впал в такое состояние, при котором переставал отличать реальность от вымысла.
Вот таких сумасшедших тщательно проверяла комиссия из лекарей и от их вердикта зависела дальнейшая судьба не только несчастного, но и всего рода или семьи.
Если такого человека признавали буйным, агрессивным, и совершенно невменяемым даже после всех лекарских манипуляций (особенно, если его сумасшествие результат травм или определённого фактора, который являлся катализатором безумию), то его отвозили в один из местных монастырей. На постоянное место жительства. А если точнее — доживать.
Гуманизм? Нет. Не слышали.
Если же лекарям удавалось добиться хороших результатов, то больного оставляли на попечение семье, однако лишали права голоса и принимать решения по любому поводу, вплоть до покупки леденца на палочке, должна была семья.
И последняя категория. Непредсказуемые. Я бы к ним отнесла маньяков всех видов и мастей. То есть отклонения у такого человека были, однако, доказать, что он безумный еще та задачка. К примеру, он исправный налогоплательщик, отличный купец, управленец, но при этом ему нравится убивать. Людей (про животных молчу, тут как бы охота процветает и узаконена). Однако ему достает ума прятаться и прятать свои наклонности садиста и убийцы. Конечно, колпак может поехать совсем и тогда о его деяниях становится известно широкой массе, но…
Кому нужны крестьяне, особливо, если пропадают по десять-пятнадцать человек в квартал, а налоги платятся, земли вверенные процветают? Вот начни такой сумасшедший пачками высшее сословие на тот свет отправлять, вот там, конечно, начнут и
