В конце концов, она охрипла и отошла попить воды. Позади меня ненавязчиво маячил барс, и я не имела ничего против его молчаливой компании. Мое внимание привлекло полотно небольшого размера, чуть больше А4, притулившееся в углу. Пейзаж масляными красками, включающий все мои любимые компоненты: небольшой домик, много моря и неба, свежая мокрая цветущая зелень и маленькая чешущая ухо собачонка на дорожке перед крыльцом. Картина дышала утренней свежестью, цветовые сочетания ласкали глаза, а на морде собаки застыло настолько довольное выражение, что мне самой захотелось почесаться. И, конечно, пройтись по шуршащей гравием дорожке, войти в домик и выпить чаю с его хозяевами. Я не могла оторвать взгляда от картины, то там, то тут замечая маленькие детали: крошечный парусник на горизонте, сидящую на ветке маленькую птичку, упавшую на дорогу тяжелую кисть сирени. Я словно наяву ощутила ее аромат. А еще запах сурепки и летних трав, оттененный утренней прохладой.
Даже рукам стало немножко прохладно, несмотря на то, что под верхнее платье-жакет я надела плотную блузу, прижав ее к телу коротким корсетом на талии. Эдакая принцесса Цири только без жуткого шрама на пол-лица.
— Вам нравится? — о, император всея вампиров вспомнил, наконец, о гостье? Не прошло и часа.
— Очень, — кивнула, не собираясь скрывать своего восторга. — В ней есть все, что мне нравится. И собак я тоже люблю, — разулыбалась я шире, чем собиралась.
Вампир с легким оттенком пренебрежения на красивом лице взирал на картину, что породило во мне волну неприятия и злости. Ну, давай, начинай вещать о моем низменном вкусе. Насчет одежды мы уже выяснили, пройдемся катком по моим культурным предпочтениям.
— Знаете, реализм, конечно, хорош в своей безыскусности, но среди сведущих людей считается несколько устаревшим, — вот и оно, то самое неприятие чужих вкусов и привычек. Алле, тут у вас плебеи на проводе! Можно я тогда уже со своими предпочтениями пойду лесом в сторону поиска Предназначения?
— Вы спросили — я ответила. Наши мнения совершенно точно не должны быть одинаковыми. Мы же разные люди, то есть… неважно, росли в разных мирах, это нормально, когда восприятия не совпадают, — я все же попыталась найти в себе всепрощение и мудрость. Как он меня достал какой-то инфантильной бескопромиссностью!
— И все же — вампир подхватил меня под локоток, — думаю, я смогу вас кое-чем удивить и порадовать.
И он просто внаглую оттащил меня от полюбившейся картины и повел в соседний зал. Я и не заметила, как в галерее стало вампирно! Видимо, слух о посещении императором сего заведения распространился быстрее, чем пердеж в закрытой комнате. В галерею за каких-то полчаса набежало энное количество шикарно одетых юных девушек с такими высокими прическами, что мне сразу стало понятно, зачем тут такие непривычно высокие потолки. Весь этот цветник толпился там, куда вел меня император. При нашем появлении в толпе словно бы включился рубильник. Молодые девицы, окружившие одно из полотен, принялись со знанием дела, как заправские искусствоведы, его обсуждать. Император буквально расцветал на глазах. Полотно мне было видно не особенно хорошо. Вот если бы забраться кое-кому на плечи…
То, что мне удалось разглядеть между и немножко над прическами леди, создавало иллюзию, будто кого-то стошнило красками прямо на холст. Учитывая современные тенденции в живописи, не удивилась бы, если так все и было. Невообразимая мешанина красок, пятен, как ни странно, запахов, словно бы краски могли пахнуть чем-то, кроме… ну, чем там краски обычно пахнут?
Сама по себе задумка насчёт картин с запахом, конечно, хороша. Будь это натюрморт, пахнущий тем, что на нем нарисовано, я бы даже восхитилась. А так…
— Что вы чувствуете, глядя на эту картину? — вкрадчиво спросил вампир, явно наслаждаясь всеобщей ажитацией.
— Недоумение, — брякнула я, не задумываясь. — Зачем вы меня сюда привели? Полотно явно воздействует сразу на несколько каналов чувств, удивляюсь, что оно не звучит, но при этом, оно мне не нравится. И впечатление, которое оно оставляет — тоже. Вот та картина, от которой вы меня оттащили — это да. И запахи там тоже были, хоть и исключительно внутри моей головы, и это было для меня понятно. А вот это — нет.
Я показала рукой в сторону толпы, в которой одна из девиц принялась экзальтированно верещать о новом слове в живописи и гении автора.
Лицо вампира закаменело. Можно подумать, это его там вытошнило!
«Кажется, я что-то слышала о том, что император Залтана в самом деле считается талантливым художником. Хайе, вот это ты ему наступила на тестикулы, кажется, именно он выродил эту мазню!» — радостно хихикала леди Ди, объединив свое мнение с мнением Валеры.
Ну, упс. Так себе из меня дипломат, ага.
Словом, вернулись в замок все в плохом настроении. Хотя мне и была предоставлена отдельная лошадка (вампир как будто даже был рад избавиться от моего «милого» общества), особой радости это не принесло, на коленях у вампира было, как ни странно, мягче. Все познается в сравнении. Поездка была длинной и мучительной. Мы посетили и подробнейшим образом исследовали еще пару музеев, один из которых был со скульптурами, другой что-то вроде краеведческого. Основная экспозиция была посвящена оружию и доблести вампиров в битвах прошлых лет, ибо сейчас все конфликты разрешались политическим путем, Хвала гипофизу.
Когда я уже мечтала об ужине и постельке, нежный голосок Бараддиры изрек:
— Ой, я слышала, в музее древних пыток появились новые экспонаты! Давайте, заглянем! — мне захотелось надеть ей на голову ночную вазу.
И мы пошли в музей пыток. Все было оформлено в красно-черном стиле, стены увешаны гравюрами с иллюстрациями применения того или иного экспоната. Смотреть на это богатство мне стало тошно еще на первом этаже небольшой башенки, в которой расположился этот уютный мир боли и страданий. Я равнодушно присела на плаху, слегка отодвинув в сторону забрызганный красной краской топор (это же краска, да?), и пообещала не сдвинуться с места, пока они не закончат тешить свое извращенное чувство прекрасного. Со мной остался только молчаливый барс. Молчать с ним вместе мне было очень комфортно.
Настолько комфортно, что я даже задремала, прислонившись к стене.
Тощее бледное тельце, укрытое до подмышек белой простыней. Тонкие ручки лежат поверх простынки, утыканные иглами и обвитые трубками капельниц и приборов. Под запавшими глазами глубокие синие тени. Волосы темными сосульками рассыпаны по подушке. Кажется, что скоро кости попросту проткнут тонкую сухую кожу. Это что, я?!
— Знаете, Людмила Ивановна, в таком состоянии ваша дочь может находиться годами. Вы сами видите, что при постоянных финансовых вливаниях мы можем поддерживать ее жизнедеятельность почти бесконечно. Но, хотя мозг жив, он не реагирует на раздражения, и я не вижу никакой положительной динамики, хотя повторюсь, ее состояние стабильно тяжелое. Организм плохо усваивает питательные вещества, девочка не реагирует ни на какие раздражители. Боюсь, продолжать лечение нецелесообразно…
— Это на что вы намекаете, Станислав Семенович?! — голос, от которого на руках встали дыбом волоски. Мама?! Я переместилась в пространстве так, что мне стали видны разговаривающие. — Я ни за что не позволю отключить дочь от аппарата! Если на то пошло, мы в состоянии приобрести необходимое оборудование и ухаживать за ней дома!
Мама выглядела похудевшей и очень уставшей. На ней был голубенький халат посетителя, свободно лежащий на опущенных плечиках. Рядом с ней переминался с ноги на ногу здоровенный бородатый дядька, явно чувствующий себя не в своей тарелке. Так его, мама, нечего тут гадости про меня говорить! Как это не реагирую? Вон, вся рука в гусиной коже! Эй вы, посмотрите, я жива, я тут!!
Меня натурально трясло.
— Миледи, очнитесь, прошу вас! — мягкий, как кошачье мурлыканье, голос, изгнал меня из больничной палаты, вернув в камеру пыток.
