— Зачем тебе чертополох?
— А тебе полынь?
— Делать абсент!
Элис споткнулась о край ковра и намеревалась рухнуть прямо на злосчастное растение. Грегори в благом порыве избежать казуса, сильнее потянул на себя горшок, чтобы полынь уцелела, но не рассчитал сил. Чародейка, справившись гравитацией, воспряла духом и с энтузиазмом дёрнула на себя ствол.
Они раскатились в разные стороны. Пустой вазон и некромант, обсыпанный землей-к столу. Ведьма, сжимающая в страстных объятиях Сигизмунда — к диванчику.
Тишина, что сопроводила неравный поединок взглядов взорвалась гитарной трелью. Бренчали где-то под окном кабинета и так, что уши закладывало, поэтому Стенли ощутил нестерпимое желание человека, у которого музицирование было одним из предметов домашнего обучения, натянуть струнный инструмент на шею безызвестному барду.
О, Грегори, милый краски дня догорели
Так выйди скорей на балкон.
Мой милый, примерно неделя,
Как я безнадёжно влюблен
Грегори вытаращил глаза, сплавляясь с первым, вторым и десятым шоком. Честно, он даже слов не находил, чтобы цензурно выразить свои чувства. По лицу Элис блуждала такая паника, что мужчина уверился в мысли, она точно имеет к этой эскападе прямое отношение.
Встретил тебя на мосту у фонтана,
Где ты стоял не таясь.
И так случайно любовь мне в награду,
Не смей втоптать ее в грязь.
Некромант прислушался. Голос определено был, если бы ещё не придыхание, которое уместно на смертном одре, можно было бы смело выступать в ярмарочном балагане, а не у него под окнами. Нет, мужчина был очень толерантных взглядов, но не настолько же!
Он отряхнул с себя комья земли, смело сдобренной навозом и на цыпочках прокрался к окну. Отодвинул портьеру и воровато глянул вниз. В буйных зарослях шиповника топтался малохольный паренёк с куцей козлиной бородкой и в батистовой рубашке, с излишне пышными рукавами. Маг вроде бы видел его возле театра.
О милый мой, с тех пор я страдаю
И снова пою при луне.
Милый мой, я догораю
Выйди скорее ко мне…
Выходить не хотелось. А вот повесить ещё один замок на входную дверь и десятку охранных заклинаний на ворота поместья, вполне. Грегори отпрянул от занавески и строго взглянул на Алисию. Та попыталась прикрыться встопорщенными листиками полыни.
Я страстью горю,
Мне не будет покоя.
О сбрось мне хотя бы цветок,
Иль может позовёшь ты в покои…
Тут Стенли не выдержал и вернулся к горшку с землей. Ударом локтя он распахнул оконную рану и грохнул вниз предмет спора с чародейской. Послышался глухой удар. Мат. И протяжное:
— За что-о?
— А вы фальшивите, любезный, на ноте «ля»! — рявкнул вглубь сада Грегори и тоже выругался. Только собирался уточнить у Элис к чему этот спектакль с бардом, как услышал истеричный выкрик ведьмы:
— Сигизмундус, бежим!!!
Глава 16
Солнце несмело выглядывало из-за туч и пригревало песок на тренировочной площадке. Грегори шаркнул сапогом, сбивая с него пыль. Выпрямился. Камердинер, с извечно бесстрастным видом, скопировал его позу. В такие моменты некромант ценил военное прошлое Ганса, гонял по полигону он не хуже, чем злобный преподаватель из Академии. Правда, пульсарами место пониже спины не подпаливал.
С чародейкой и бардом история разрешилась банально. Сестрицы Престон трепали своими языками направо и налево, и ничего удивительного, что сплетня, пущенная в сторону градоправительского сынка, слегка сменила траекторию. Маг выслушал сбивчивый рассказ Элис и хмуро заключил: пороть уже поздно. Он пообещал в следующий раз, когда общественность засомневается в его предпочтениях, убеждать ее при помощи госпожи ведьмы. Девица яро закивала головой, видимо в согласии к содействию, но Стенли так ехидно скалился, что до Алисии дошло каким именно образом он будет развенчать досужие разговоры. После этого Элис стала шёлковой: ничего не разрушала, не ругалась, Сигизмунда воскресила. Мага это более чем устраивало, он расслабился и вернулся к обычной жизни, в которой несколько часов отдавал рукопашному бою или фехтованию.
Грегори оступился и кое как ушёл из-под удара. Камердинер приподнял бровь, выражая порицание, которым можно было пристыдить десятку мздоимцев. Маг думал усовеститься, но девичий крик, что взрезал двор редко приносит благие вести. Некромант относил ведьму к тому небольшому числу барышень, что отличаются умом, поэтому и беспочвенных истерик сегодня в программе не предвиделось, а это значит…
Думать в такие моменты мужчинам не свойственно. Стенли не прихватил с собой меча, ибо свято верил, что самое главное оружие: безумие и отвага, всегда при нем. Перелетев через клубничные грядки, он не рассчитал с поворотом и снес корзины с саженцами. После, проявив чудеса акробатики, не сбиваясь с бега, завернул за угол флигеля и остановился.
Элис была прижата к земле здоровенным волком. Кругом были следы крови и девушка отчаянно пыталась отпихнуть от себя зверя, который недвусмысленно целил в шею. Ничего себе, какая оплошность: напасть на его ведьму в его собственном дворе.
Говорят, некроманты лелеют смерть. Это враньё. На самом деле нет большего приверженца жизни, чем поцелованный смертью, ибо только он видит мир мёртвых и нещадно пытается уберечь от него живых.
Маг спустил голодную свору. Жадную.
Сила дёрнулась и взвыла, заставляя замереть мир. Она закружила оголодавшим шакалом вокруг чародейки. Ластилась, выпуская длинные влажные языки. И трава покрывалась серым пеплом. А тьма оседала под ноги мужчины застоявшимся болотом. Она пела. Просила дань. Требовала крови. Волк бесновался. Он тоже чуял стаю, что пожирает все на своём пути. Чуял, но бросить уже загнанную добычу, не смел.
Некромант ударил. Тлен дымчатый, вязкий, что топи. Он клубком бросился в животное, вгрызался в толстую шкуру. Волк взвыл и спрыгнул с девушки. Она не подавала признаков жизни, лишь ее сила укутывала покрывалом старых корней деревьев, что пришли на помощь и стягивались над телом ведьмы. Маг цинично переуступил через девицу.
Зверь был хорош. Матёрый хищник. Серебром седины отливала шерсть. С клыков капали слюни с алыми нитями крови. По хребту пробегали волны, перекатывались жгуты мышц.
Два убийцы. Два взгляда затянутых тьмой. Волк бросился первым, подминая под себя человека. Он бил, вгрызался, а хлипкое тело мужчины, что не подавало признаков жизни вдруг стало опасным. Он него поверяло сладкой кровью и запах этот, все время приносивший сытость, сейчас выворачивал нутро наизнанку.
Грегори не вырывался. Звериные когти полосовали оголенную грудь, тяжесть туши сдавила рёбра. И некромант всего лишь положил ладони на волчью шею. Кому расскажи, смеха будет, задушить решил. Но некроманты плохо понимают юмор.
Ненасытная бездна довольно заурчала.
Сила хлынула по телу мага, раскрашивая нити вен чёрным. Грегори наблюдал, как его привычный тлен сползает с ладоней и коконом пеленает волка. Как тот хрипит, дёргается, вырывается. Как по шкуре его проступают проплешины. Кровавые ссадины ползут. Хрустят и трескаются кости. И зверь воет. Хочет сбросить руки такого подлого обеда. Но они сжимаются, берут в кольцо.
Алчная стая заходиться сытым лаем. Она просит свое. Напоить кровью, что будет стекать по оскаленным мордам, что смешается с привкусом сырого мяса, сладкого. Принести жертву. Почти как на божественный алтарь. Почти, только смерте, что возьмёт узловатыми пальцами чашу полную боли, глотнёт терпкий нектар. И примет подношение.
Одно движение. Один выдох.
Некромант сжимает пальцы сильнее на таком хрупком горле хищника. Перелом позвонков. Зверь окутанный первозданной тьмой затихает.
Пеплом рассыпается тело волка и Грегори, сквозь ругать, отплевывается. Сила стягивается канатами к магу, ластиться и благодарит. Мужчина отмахивается и переворачивается на живот, чтобы разглядеть чародейку. Панцирь из ветвей и листьев скрывает девушку и Стенли не знает как быть, но как только он…
