сказала сестра Анна.
— Она знала, кого оставляет за себя, пока больна, — пожала я плечами, придав голосу ироничное равнодушие. Очень странно: или сама Шанталь здесь не так давно, или я играю с огнем рядом с газовым баллоном с открытым вентилем.
— Вы грамотны, сестра, вы учены, — заметила сестра Анна, а я, чуть отвернувшись, озадаченно ухмыльнулась. Между этими понятиями даже есть разница, и существенная. — Все эти годы вы вели все финансы монастыря.
Ах вот оно что… Тогда ясно, откуда у меня в кабинете столько бумаг.
— Вы затворница, книжная мышь. Я первое время видела вас лишь на вечерней молитве. Знаю, что вы овдовели рано и предпочли монастырское уединение мирской суете. Похвальный и правильный поступок для той, кто видит Истинный Свет, ибо это дар Лучезарной и неспроста дан. Но я не ожидала, что вы сейчас захотите что-то… менять, — прибавила она несколько вымученно. — Особенно… здесь, у нас, в чадолюбивом крове.
— Кто-то из женщин умеет шить?
Что ценилось во все времена? Золото, драгоценные камни, лошади, домашний скот, умение работать руками.
— Я найду того, кто умеет, не найду, так приглашу со стороны портниху и белошвейку. Молиться — благое дело, но оно не прокормит ваших воспитанников, когда им придется уйти из монастыря. Обучим их ремеслу, и они всегда будут сыты. Что мальчики, что девочки.
Дай человеку рыбу, и он будет сыт целый день. Дай человеку удочку — и он будет сыт всегда.
— Вы хотите обучить их швейному мастерству?..
Дай человеку леща, и он сам пойдет и найдет себе удочку… А я еще опасалась, что со своим рационализаторским предложением могла опоздать. Нет, и в голову никому не пришло выучить сирот хорошей, хоть и тяжелой профессии. Шмотки во все времена стоили настолько дорого, что даже в восьмидесятые годы прошлого века из квартир бесконечно крали шубы, платья, костюмы, блузки… Одежда была показателем статуса и успеха. Куда все делось за какие-то двадцать лет? С какой скоростью начал меняться мир, что вековые установки и ценности смело как цунами и приверженность им вызывала недобрый смех?
— Не такая уж мудреная та наука, сестра, — отмахнулась я. — Всегда будут иметь честно заработанный грош и не придется им воровать и ночевать на городских улицах. На время, пока будут ремонтировать комнаты, есть куда переселить детей?
Сестра Анна мне не ответила. Я обернулась к ней и увидела, что она беззвучно плачет. Слезы текли по ее лицу, а на губах играла улыбка, легкая и такая спокойная, словно бы я облегчила ей чем-то душу. Заметив, что я смотрю на нее, сдвинув брови, сестра Анна поднялась и быстро ушла, почти убежала, обратно в детский приют.
Все ли так просто, как мне представляется? Как мне показывают? Может, нет. Слезы сестры Анны могли быть вызваны как благодарностью, так и страхом. Если сестра Шанталь была до болезни матери-настоятельницы кем-то вроде бухгалтера, то, возможно, она знала о многих то, что они не хотели бы…
Это могло быть причиной того, что меня заперли в погребе? Да, пожалуй. Это повод — устранить ту, кто может причинить неприятности, и тогда это касается уже не только насельниц, но и монахинь. Вот она, вылезла из своей норы и всюду активно сует свой нос, и попробуй ей возрази с ее-то властью. Но как узнать, кто опустил крышку погреба? Так, чтобы не вызвать еще больших, совсем не нужных мне подозрений?
Мне необходимо вернуться к себе и просмотреть еще раз все документы. Те, например, которые я проглядела лишь мельком. Там много записей рукой сестры Шанталь — я не знала свой новый почерк, но понимала, где и что писала она. Узнавала? Сложно находить название тем явлениям, которые были мне в прошлой жизни неизвестными, которых не было в моей прошлой жизни. Попаданка. Надо же. Само слово какое-то… смешное и сказочное. Но сказки и в моем мире не всегда были радостны и смешны.
И вроде бы этот мир прекрасен и дружелюбен. На первый взгляд, если не всматриваться. Мне здесь тепло, уютно и безопасно. И это снова — на первый взгляд. Но если пытаться открыть все двери, которые попадаются на пути, легко запутаться в переходах, так может, не стоит так гнать коней? Узнать сначала хотя бы то, что вызывает особенные вопросы. Светящиеся камни, светящаяся вода. Как я сказала — близость сияющей воды?
И полусном-полуявью возникла картинка: храм, монахини и монахи в праздничных ярко-синих одеждах, высокий старик в тиаре и прозрачном покрывале до плеч. Передо мной открывается резная двустворчатая дверь, я захожу в нее, пара шагов — и меня окутывает мрак, но ненадолго. Секунда, другая, и я различаю слабые искры на стенах, они становятся ярче и четче, и вот уже стены сияют и мне видно практически все. Я иду вперед по светлому коридору, дохожу до провала арки, делаю снова решительный шаг, и по невидимому пока гроту разносится эхо взволнованного дыхания. Мелкие камешки сыпятся из-под ног, шаги мои слышатся громче и громче, и вновь отовсюду исходит сияние — нет, не отовсюду, из единственной галереи на противоположной стороне. Я иду на свет, мне не страшно, все, что я ощущаю — спокойствие и восторг. Радость. И желание пройти этот путь до конца.
«Миракулум», — одними губами произнесла я. Дар видеть Истинный Свет Милосердной. Кому-то было дано больше — дар превращать Свет в волшебство. В огонь, который показывал мне охотник. Маги-мужчины рождаются чаще, но женщины намного могущественнее. Я только вижу Свет, но и это великая честь.
Если это были чувства Шанталь, она ни на секунду не сомневалась, что выдержит испытание, и ждала его? Стать монахиней не так просто? Но видения-осознания кончились. Впрочем, они немного пугали: слишком реалистичный получался сон наяву, так что я была даже рада, что тело Шанталь выдает мне подобные сведения небольшими дозами. Пожалуй, узнай я все сразу, и психика моя могла бы не выдержать.
В одном я могла быть уверена: ни в воде, текущей в погребе, ни в камнях не было ничего опасного для здоровья. Просто камни, напитанные водой. И свечи — конечно, для женщин, которые не видят Истинный Свет. Я постаралась припомнить, было ли в моей комнате такое освещение, но то ли Шанталь привыкла к нему и я поэтому не обратила внимания, то ли для меня и так вчера было много впечатлений.
Увы, но такую воду нельзя
