было просто так использовать или употреблять при приготовлении пищи… Или можно? Я поднялась. Сестра Аннунциата, пока она еще стоит на ногах, потому что неизвестно, что с ней будет к вечеру, сестра Аннунциата может ответить мне на кое-какие вопросы и так, чтобы не спрашивать потом у себя, с чего это сестре Шанталь понадобилось уточнять для всех очевидное…
Сестра Аннунциата — отличный осведомитель. Узнать бы, что она прихлебывает втихаря, и вытащить из нее всю информацию, но как устроить застолье в монастыре, где царят смирение и воздержание?..
Человек предполагает, а обстоятельства требуют от него гибкости. Я должна была закопаться в бумаги, но пришлось вернуться в столовую, где женщины уже заканчивали уборку. Сестра Аннунциата оказалась великолепным организатором, и где-то у нее имелся тот встроенный аппарат принуждения, которым следовало обзавестись и мне. С учетом новой, непривычной мне обстановки и нового, непривычного мне положения. Несмотря ни на что, я ощущала скованность в общении с женщинами, я была порождением иных времен и иных традиций. Зная и представляя себе по монографиям и научным статьям, прочитанным еще во время учебы, что для монахинь и насельниц было по-настоящему ценным, я с огромным трудом сопоставляла эти ценности и с собственным жизненным опытом, и с необходимыми мерами.
Потому что все должно было быть совершенно не так, но не здесь, не сейчас и не в это время.
Стоило признать: прогресс ограничен. Смешно предполагать, что я изменю их образ жизни и мышление по мановению волшебной палочки. Разве в моем мире не существовал конфликт поколений? Ковры как отличное вложение средств, когда замуж, тебе уже двадцать пять, часики тикают, фриланс не работа… Люди наблюдали результаты и упрямо продолжали настаивать на своем. «Социальная слепота», тут же изобрела я термин, который все равно никто уже никогда не употребит.
«Мы здесь все вымыли, а могли бы простоять на коленях в молитве или сгорбившись над тазами». Я обводила женщин взглядом, натыкаясь на встречные враждебность и недоверие, и только качала головой укоризненно: труд усмиряет плоть и гонит дурные мысли.
— Кто из вас знает грамоту? — спросила я и отыскала где-то позади остальных растрепанную Консуэло. Вот кто не унывал и не отлынивал от работы. — Поднимите руку, кто может хотя бы написать свое имя или прочитать его? О Милосердная, достаточно одной руки! Поднимите правую руку!..
Кто-то дернулся, но и только, стоял, опустив голову, чтобы я не заметила. Но я заметила — и размышляла: эти десять-двенадцать женщин, скрывшие от меня свое знание грамоты, решили, что не смогут ничего написать или прочитать, или подумали, что в моем вопросе подвох, что уборка столовой была лишь началом и дальше я придумаю каверзу поподлее?
Шесть женщин признались, хотя, может быть, пожалели об этом.
— Опустите руки. Назначаю вам послушание, — объявила я. — После обеда и до ужина каждая из вас по очереди будет заниматься с детьми и обучать их грамоте.
— А стирка как же, святая сестра?
Женщина, спросившая это, была старше прочих. Нос свернут, лицо пересекал заметный шрам и волосы с правой стороны выдраны клоком давным-давно — лысина так и осталась белым безобразным пятном. Взгляд у женщины был тяжелый, даже мне стало не по себе.
— Как тебя зовут?
— Жюстина, святая сестра.
— Леон твой сын?
Выходит, ей около сорока. Я вспомнила фотографии, которыми изобиловал интернет: как выглядели женщины в сорок лет в разные десятилетия двадцатого века. Как жили, так и выглядели, стоило сравнить обычных людей с первыми леди или голливудскими звездами. В этом веке никто не изобрел фотоаппарат, а писать портреты нищенок любителей всегда было мало. Но откровенно — художники всех времен перещеголяли инстаграмные фильтры и мастеров ретуши вместе взятых.
Жюстина неприятно обнажила ряд желтых кривых верхних зубов, будто оскалилась.
— А то не знаете, сестра.
Я, медитируя на спокойствие — нельзя было терять самообладание — неторопливо пошла к ней. Женщины расступались, пропуская меня как прокаженную или королеву, стояла тишина, нарушал ее лишь плеск воды, которую щедро налили на пол во время уборки. Я ступала в лужи, и мюли мои промокли.
Матерям бывают не нужны дети. Как бы жестоко ни прозвучало, но признание в этом Жюстины, невысказанное, но не скрытое, было честнее, чем истерический ор на трехлетних малышей и угрозы сдать их в детдом или отдать «вон тому дяде». Матерей, родивших под давлением общества и не смирившихся с этим, я всю жизнь осуждала. Жюстину я осуждать не имела права — как минимум у нее могло в самом деле не быть никакого выбора. Медицина здесь такова, что вариантов не оставляет.
— Расскажешь, как ты попала сюда?
Я сомневалась, что в приюте живут какие-то тайны. В таких местах нельзя ничего утаить, но — и я остановила себя, чтобы еще раз не взглянуть на Консуэло. Иногда встречаются исключения, подтверждающие общее правило. Иногда.
— А куда мне было идти, сестра? — пожала Жюстина плечами. — Милосердная ни одного ребенка мне не оставила, а как муж мой спьяну свалился в канаву, я и пошла по домам. Там мыла, тут стряпала. Доля наша бабская, — вздохнула она, не вдаваясь в подробности. — А когда уже была вон совсем на сносях, хозяин меня и выгнал. Работать уже не могла, только лежать. А здесь что, одного младенца забрала Милосердная в Пристанище, а второй выжил.
— И ты осталась?
— А зачем уходить? Работать-то везде надо, а здесь хотя бы не… — Жюстина смутилась. Разумеется, стоя перед монахиней, следует выбирать слова. — Ну, святая сестра, здесь мне опять в тяжести быть не грозит.
И это верно, мне нечего возразить и бросить в нее камень у меня не поднимется рука. Пережила она и без того немало, и кто знает, сам ли суженый ее отправился на тот свет? Забить жену до смерти в ином законодательстве не считалось за преступление, чего нельзя было сказать об убийстве мужей, но я стояла за равенство полов в уголовной ответственности, а здесь — так и вовсе кто оказался более везучим.
Женщина тут не больше, чем бесправное забитое существо, а дети — побочный эффект власти над женщинами.
Я повернулась к остальным насельницам.
— Те шестеро, кто грамотен. Вы можете взять себе послушание — работу в чадолюбивом крове. Детей много, им нужен уход. Сестра Анна одна не справляется.
— Там девки есть,
