спрашиваю я.
Она берет ложку и пристально смотрит на меня.
— Нормально для этой школы. Там ты испытаешь много такого, что покажется странным и необычным. Тебе просто нужно доверять программе. Доверять процессу. Я бы не отправила тебя туда, если бы не считала это необходимым.
— Но ты так долго ждала, — говорю я. — Я могла бы получить фору, пойти учиться, когда мне было пятнадцать-шестнадцать.
— Ты же знаешь, почему мы ждали, — натянуто говорит она. — Я надеялась, что Бром вернется.
Мое сердце замирает при упоминании его имени. Кажется, что о нем больше никто не говорит. Словно он существовал только в моей голове. Но мое тело помнит, и сердце тоже.
— Кроме того, — продолжает она, макая хлеб в суп, — школа предназначена для учеников всех возрастов. Никакой форы. Это не соревнование.
В этом она права. Некоторые из студентов, которых я видела, были моего возраста или моложе, но и много взрослых. Некоторым на вид даже за тридцать.
— Но если я не смогу вспомнить, чему меня учили, когда покидаю территорию… — начинаю я. — Как я могу чему-то научиться?
— Катрина, — говорит она, и в ее голосе нет терпения. Она никогда не называет меня Кэт. — Подумай об этом на минутку. Где ты проходила тесты? В школе, в той же школе, в которую ты пойдешь завтра, и вся информация хлынет потоком, — она теребит салфетку. — Там есть заклинания, обереги, наложенные твоими тетушками много лет назад. Было несколько несчастных случаев, когда ученики покидали школу и начинали рассказывать о том, что они изучали. Государство бросило на нас тень подозрения. Потребовалось очень много времени убедить правительство в том, что наша школа соответствует всем требованиям и мы платим налоги.
— Что случилось с учениками, которые проболтались? — спрашиваю я.
— Их наказали, — говорит она отрывистым голосом, настолько, что это заставляет меня задуматься, как они были наказаны. — Твои тети приняли меры. Теперь стало гораздо проще.
— Студенты знают, что они изучали магию, когда выпускаются? — спрашиваю я. — Как они воспроизводят свою магию там, в реальном мире, если не могут вспомнить, как ее вызвать?
— Тебе не о чем беспокоиться.
— Это бессмысленно.
— Послушай, к тому времени, когда они закончат учебу и двинутся дальше, магия станет настолько врожденной, настолько укоренившейся, что им не придется ее запоминать. Ты поймешь все это, — хотя в последней части ее голос звучит задумчиво. Наверное, потому, что это означает, что я уеду от нее, возможно, навсегда.
Мы обе некоторое время едим в тишине, прежде чем любопытство берет надо мной верх.
— Какое было твое любимое занятие?
Она криво улыбается мне.
— Не знаю. Я не помню.
— Я помню только одно, — признаю я. — Ну, два.
Ее глаза расширяются, ложка стучит по миске.
— Ты помнишь два своих урока?
— Да. Оба с профессором Крейном.
Она быстро моргает, пытаясь осмыслить услышанное.
— Я вообще не знаю, кто это. Как он выглядит?
— Высокий, темноволосый и красивый, — говорю я, стараясь не улыбаться. — Строгий, назойливый и раздражающий немного. Мнит себя богом. Но на самом деле довольно милый, когда старается.
— И ты помнишь эти занятия?
— Да. Мы занимались энергетическими манипуляциями и мимикрией.
— Хм-м-м, — говорит она, нахмурив брови. — Мне это не нравится.
Я хмурюсь.
— Почему нет?
Тишина. Я слышу тиканье часов в гостиной, Фамке возится на кухне, и где-то далеко-далеко доносится слабый рокот первой в этом сезоне грозы.
— Опасно выносить эти знания за пределы школы, — наконец говорит она.
— Почему?
— Потому что ты ведьма, — шипит она, наклоняясь ко мне. — И если будешь практиковаться здесь и станешь сильнее, значит станешь большей мишенью для внешнего мира. Я не потеряю тебя так, как потеряла твоего отца.
— Но он умер от сердечной недостаточности, а не потому, что был ведьмаком, — говорю я, чувствуя, как руки потеют при воспоминании.
— Знаю, — она прочищает горло. — Я просто боюсь потерять тебя. Ты мало что можешь сделать с тем, что запомнила. Возможно, профессор делает это с помощью своей собственной магии. Напомни, как его зовут? Может быть, я поговорю об этом с Леоной.
— Я не хочу, чтобы у него были неприятности, — быстро говорю я. — Но если ты так беспокоишься о том, что другие люди узнают, что я ведьма, даже в Сонной Лощине, где половина населения склонна к магии, тогда у меня есть решение.
— Какое? — осторожно спрашивает она.
— Позволь мне жить в кампусе. Это решило бы все. Я бы помнила и…
— Нет! — резко кричит она на меня, ударяя кулаком по столу, суп и вино выплескиваются через края. — Нет, ты не будешь там жить! Я не буду делить тебя с ними! У них нет на тебя права…
Я смотрю на нее широко раскрытыми глазами, и она прижимает руку к груди, ее дикий взгляд опускается на беспорядок, который она устроила на столе.
— Нет, — тихо добавляет она, успокаиваясь. — Они всегда получают то, что хотят, я устала от этого. Я не хочу быть одна. Я не могу быть одна, Катрина.
— Хорошо, — неохотно говорю ей, как раз в тот момент, когда Фамке спешит в комнату. — Я не уйду. Останусь.
— О боже, — говорит Фамке, оглядывая беспорядок и вытирая руки о фартук. — Сейчас уберу.
После этого я больше не осмеливаюсь ничего говорить о школе, и мама не задает вопросов. Мы заканчиваем трапезу и расходимся. Но позже, лежа в постели, я слышу, как вдалеке гремит гром. Шторм так и не добрался сюда сегодня вечером, но это только вопрос времени. Думаю о том, чему научилась у Крейна на занятиях по мимикрии. Я могу взять что-то, например молнию, и использовать ее для себя. В следующий раз, когда будет гроза, могу попрактиковаться. Попробовать и использовать.
Я могу делать вещи, которые запрещает школа.
Глава 8
Крейн
Я резко просыпаюсь. Сердце колотится, в ушах звенит. Сажусь в постели и осматриваюсь, и на мгновение не могу вспомнить, где я. Даже не могу вспомнить,
