снова показывает пустые ладони, на этот раз у груди. – А почему. Плиниус постарался, Гирия снова велика и могуча. А Гринориса на престоле наконец сменила эта парочка юнцов, которые не смогут никого защитить, и они заплатят за весь ваш… наш позор!
Он снова резко выставляет руку – но на этот раз я выставляю свою в ответ. Между нами будто сталкивается воздух, в песке под этим местом появляются рытвины, меня отбрасывает на пару шагов и качает. Истабрулл спокойно стоит. Руки мы опускаем почти одновременно, и я снова медленно делаю шаг вбок.
– Ты посмотри на них, дорогая внучка, – шепчет он, мимолетно кидая взгляд на замок. Может, я ударилась головой, но изнутри он – окна, комнаты за ними – кажется угольночерным, таким же черным, какой стала спальня отца. – Посмотри на этих самодовольных белобрысых выродков, кем они себя возомнили, они с их варварским подобием рассудка?
Он о физальцах. Я сразу понимаю: он о физальцах, о людях из делегации, приехавших ко двору. И обо всей Физалии. Я сжимаю губы: определенно, он говорит все это не для политических споров, он просто морочит мне голову, ища способ удачно атаковать. Удачно – чтобы, обороняясь, я ему навредила. Искалечила или лишила жизни Клио.
Тогда начнется война.
– А эти черномазые обезьяны… – Он смотрит на свои ладони. Ладони Клио. – Кто пустил их? Кто пустил их в нашу провинцию, кто дал им говорить все эти глупые речи о свободе и независимости? – Снова он щурится на меня. – Независимости ведь не бывает. Ты так не считаешь? Мы все выходим из одной тени, чтобы шагнуть в другую.
– К слову о черномазых обезьянах, – вымученно усмехаюсь я. – Они ведь вступятся.
– Пусть попробуют! – В глазах Истабрулла загораются искры. – Пусть, пусть… Вот только правителей-волшебников против них будет два. А это уже неплохо, если второго подучить.
Два. У него какие-то планы еще и на меня? Да ни за что!
На этот раз нападаю я – пытаюсь лишить его опоры, взвихрить вокруг песок. У меня нет плана, я знаю одно: я должна сберечь Клио. Если бы у меня был хлыст, если бы был флакон с сонным зельем, я могла бы поймать ее, как Монстра. Но у меня ничего, вообще ничего, кроме силы, и единственная моя мысль – ослепить, обездвижить и связать… да хотя бы подолом платья, неважно. Потом я выгоню Истабрулла из чужого тела. Выгоню, ведь он туда как-то попал…
Шквал песка обрушивается на меня – и заставляет упасть. Он втрое сильнее моего, песок попадает в рот, в уши и в глаза, я не сразу вообще понимаю, могу ли встать и какое-то время лишь барахтаюсь, но наконец вырываюсь. Истабрулл, снова быстро подступивший, качает головой.
– Да. Работы у нее будет много. Феноменальная глупость, бездарность, хотя потенциал…
«Она» тревожной иголкой вонзается в висок. Я пристально смотрю, выпрямляясь и откашливаясь, а он смотрит на меня, веселый и безмятежный. Усмехается.
– Ну правда. То, что досталось ей сейчас, не хуже, пусть и всего лишь…
– Кто она? – выдыхаю, идя навстречу. – КТО?!
Он и не думает увеличивать расстояние, снова посмеивается.
– Ну, тебе ли не знать? Чудесная, упрямая, гордая, истинная королева…
Истинная. Теперь я с рыком, скорее отчаянным, чем яростным, вскидываю обе руки – прежде чем остановила бы себя. Поток воздуха отбрасывает его, должен швырнуть навзничь, но вместо падения Истабрулл опять взлетает – и, паря над песком, какое-то время просто наблюдает за мной с неприкрытой, разъедающей остатки моей выдержки жалостью.
– Ты как мой брат! Такая же упрямая. И такая же слепая…
Я забыла: ему не нужно поднимать ладони, чтобы напасть. Он ловит мой взгляд, перед глазами что-то будто взрывается – и я снова падаю, путаюсь в подоле, задыхаюсь, вынуждена откашливаться. Одновременно боковым зрением я вижу, как кто-то еще, вскрикнув, падает в стороне, ближе к замку, возле нашего давнего тайного спуска. Белое пятно, окрашенное красным. Худой силуэт. Истабрулл уже рядом, схватил меня за волосы и повернул голову туда.
– Как вовремя. Ведь по-хорошему не хочешь, правильно? Тогда так!
Я не знал Валато Каператис, но уверен: это она. Ее хищная улыбка, ее прищуренный взгляд. Она держит клинок у моей груди, но не наносит удара, смотрит холодно и жадно, как смотрит кобра, понимающая, что одурманенной жертве уже не убежать. Жадно, но брезгливо: кобра предпочитает теплокровных, а перед ней тритон или лягушка.
Выдыхаю. Облизываю губы, больше не шевелясь, превозмогая боль в костях и черепе. Силюсь понять, есть ли у меня хоть что-то, что могло бы помочь. Нет, ничего, только обрывок секунды, в который она заносит меч и устремляет клинок мне в живот, а я пытаюсь увернуться.
– А ну стой!
– Эвер!
Два крика разносятся одновременно, сталкиваются, и, может, поэтому ее рука, дрогнув, бьет неточно. Левый бок обжигает боль, сливается с бесконечным морем другой боли, и я, впившись в камень, быстро поднимаюсь, отступаю на несколько шагов. Я уже знаю: Орфо где-то рядом, слева за моей спиной, ближе к воде и той скале, о которой я помню лишь дурное. Я продолжаю отступать. Валато Каператис в теле Илфокиона продолжает на меня идти.
– Пожалуйста… – Я смотрю в ее глаза, но за ними ищу его. – Кир Илфокион. Она не может быть сильнее вас. Вы ее однажды уже победили.
В спектакле это наверняка бы сработало: там сила дружбы, любви, гордости, памяти часто оказывается могущественнее сил тьмы, исцеляет. Но Валато Каператис просто плюет мне в лицо – расстояние между нами недостаточное, чтобы она промахнулась, – и заходится смехом.
– Глупый раб. Жалкий раб. Он всегда был слабее меня, и я всегда знала, что накажу его однажды! А ты и вовсе не годен ни на что!
Она заносит меч, перехватив его двумя руками, и бежит. Она атакует так, словно хочет разрубить меня от плеча до пояса или отсечь голову, она поднимает песок, и все, что остается мне, – тоже бежать, бежать, пока хотя бы позволяют ноги. Я мучительно сосредотачиваюсь, вспоминая… боги, я должен вспомнить. Там, в комнате, я ведь показал Орфо, что скрывается за моей сплетенной Сэрпо личиной. Показал совсем чуть-чуть, но если я постараюсь, может, я смогу… смогу разбудить Монстра? У Монстра когти. Были когти, без всякой перчатки. Возможно, становясь учеником Илфокиона, я и выбрал эту перчатку, помня о своих когтях?
Не получается. Меч рубит меня по ногам, недостаточно сильно, чтобы отсечь их, но достаточно, чтобы я опять рухнул, охнув от боли
