— Доброе утро, отец Гариус, — прощебетала я. — Вам хорошо спалось?
Я никогда не уставала задавать бесчисленные вопросы, которые вертелись у меня в голове. Даже если это лишь только раздражало немых монахов, мне нужно было произнести их вслух, освободить свой разум от их постоянного терзания.
Он постучал ногой в ответ. Я сжала губы, сдерживая улыбку. Оливер уже сидел за столом и что-то яростно выводил пером. Он даже не взглянул на меня, когда я села рядом с ним.
Я взяла перо и прочитала про себя сегодняшний урок.
Отец Гариус подошёл и встал перед нами. Он стоял молчаливым часовым на протяжении всего урока, пристально наблюдая за нами и посылая неприятные хмурые взгляды всякий раз, когда мы отвлекались от нашей работы.
К тому времени, как утренний урок был закончен, мои пальцы болели от письма, зрение затуманилось от того, что я смотрела на большое количество слов, а зад онемел от изгибов табурета.
Отец Гариус отступил назад, давая понять, что нам позволено передохнуть. Я сразу же подошла к большим окнам, выходившим на раскинувшиеся вдоль западной стены сады. Горизонт скрывался за ними, показывая лишь белые вершины гор, и солнце освещало каждую часть Хеприна.
Хеприн был самым восточным местом в королевстве. Окаймлённый с двух сторон берегами Хрустального моря, а с двух других лесом Теллекан, он был самым изолированным из девяти королевств.
Хеприн был населён мирными людьми, строго преданными своему богослужению и земледелию. Храм Вечного Света был лишь одним из многих монастырей, разбросанных по этой тихой стране.
Возможно, именно поэтому эта земля так и не стала мне домом.
Я не была спокойной. И вряд ли я была религиозна.
Я была кровожадной и дикой. Мне не терпелось избавиться от своей юности, которая удерживала меня от истинной судьбы. Я жаждала пролитой крови и криков ужаса. Мою кожу покалывало от надежды на смерть.
Обещания мести.
— Ты опять взялась за своё.
Я склонила голову набок и впилась взглядом в Оливера и его шёпотом произнесённое предостережение.
— Что?
Его широкий рот растянулся в полуулыбке.
— Витаешь в облаках.
Я опустила руки по бокам и заставила себя успокоиться. Он был прав. Отец Гариус никогда не закончит с моим образованием, если я раскрою свои истинные намерения. Он никогда не отпустит меня, если увидит тьму внутри меня.
Позади нас щёлкнул язык и, повернувшись, я встретилась с мутными серыми глазами монаха. Отец Гариус не мог быть моложе начала времён. Его кожа была жёсткой, как у дракона, а терпение импульсивным. И он всегда олицетворял оттенки серого. Седые волосы. Седые брови. Серая кожа. Серое облачение. Он был одним большим бесцветным пятном.
Однажды он спас мне жизнь, но монастырь не был моим домом.
И отец Гариус знал это.
Он махнул рукой в сторону окна с чёткой командой. Нас гнали прочь из храма. Настало время для ежедневной медитации в саду.
Я лучезарно улыбнулась отцу Гариусу, на что он мягко ответил мне тем же, и со вздохом облегчения покинула библиотеку.
К тому времени, как мы с Оливером вышли на солнечный свет, я уже чувствовала, как надутые губы Оливера заражаются красотой улицы.
— В чём дело? — спросила я, ведя нас в направлении, противоположном саду.
Вместо сада мы двинулись к задней части парка, стремясь добраться до реки, которая извивалась вокруг каменной стены. Стена защищала монастырь от любой возможной угрозы и отделяла нас от внешнего мира.
Оливер остановился и поднял длинную палку, которой он стал прихлопывать стебли сочной травы и танцующих бабочек.
— Это несправедливо, что ты его любимица, когда всё, что ты делаешь, это говоришь.
Я чуть не подавилась со смеху.
— Думаешь, ты должен быть его любимцем, когда всё, что ты делаешь, это… не говоришь?
— Я с ним с самого детства, — заметил Оливер. — Я ему практически сын. И я говорю, благодаря тебе. На самом деле, мне приказали говорить.
Я наблюдала, как белка бегает кругами вокруг большого красного дуба.
— Я помню его стихотворение “последняя Жатвенная Луна", в котором говорится, что все существа под Великим Светом находятся под его опекой. Он брат тем, кто живёт, и отец тем, кто ищет.
Оливер хмыкнул.
— Но я больше сын, чем большинство.
— Ревность тебе не к лицу, — проворчала я. — Ты мне гораздо больше нравишься, когда просто грустишь.
Он подставил мне подножку, и я споткнулась на три шага, прежде чем спохватилась. Когда я повернулась, он поднял руки и показал на свой закрытый рот.
— И что за Брат Молчания выбирает, когда ему молчать? — потребовала я ответа.
Он пожал плечами и улыбнулся так очаровательно, что я не могла не простить его.
Через несколько мгновений мы добрались до задней стены. Виноградные лозы и плющ переплетались у основания и тянулись до самого выступа, позволяя нам легко взобраться на возвышающуюся границу.
Вдали, там, где извилистая река обрывалась в предательские водопады, ревела вода. Вода перед нами была не менее спокойна, несясь сверкающими стремнинами. На деревьях пели птицы. Густой полог зелёных листьев заслонял солнце, а нас окутывала прохлада Теллеканского леса.
Мы сбросили обувь и двинулись к грязному берегу реки.
— Я думала, что моя рука отвалится, если мне придётся написать ещё одну банальность Барстуса. Если бы у людей Барстуса была хоть капля здравого смысла, они бы отбросили свои самодовольные бредни и начали всё заново.
Оливер ухмыльнулся, глядя на свои босые ноги и прыгая с камня на камень.
— Ты должна предстать перед их королевским двором. Уверен, они оценят твоё посвященное мнение.
— Возможно. В чём разница между тем, чтобы предложить ближнему своё пальто, и тем, чтобы предложить ему свой плащ? Почему бы просто не сказать: если ваш сосед замёрз, дайте ему что-нибудь, чтобы ему было тепло.
Оливер рассмеялся.
— Или вместо того, чтобы перечислять все способы, которыми ваш сосед с Барстуса может пострадать, такие как падение в колодец или падение с крыши или…
— Падение со скалы, — подсказала я.
— Да. Как насчёт того, чтобы просто сказать: если ваш сосед упадёт с любой высоты, большой или малой, помогите ему.
Я пошатнулась на маленьком скользком камне, но в последний момент удержала равновесие.
— Барстус, должно быть, самая скучная страна в королевстве. Даже представить не могу, какой ужасный университет там будет.
— Я очень сомневаюсь, что там разрешают побеги на реку.
Я посмотрела на него.
— Технически нам тоже не разрешены побеги на реку. Отец Гариус думает, что мы медитируем.
Смех заплясал в его карих глазах.
— По крайней мере, он винит тебя в моей неудаче.
Мои глаза распахнулись от его хладнокровия.
— Он винит меня, потому что ты обвинил меня! Перед всем собранием!
— Они хотели знать, почему я не могу стать дисциплинированным! И в этом только твоя вина! Ты не обязана жить здесь всю оставшуюся жизнь, принцесса. И мне придется. Конечно, я обвинил тебя. Я всё ещё виню тебя.
— Ах, ты!
Я рванула вперёд, балансируя на краю остроконечного камня, не обращая внимания на острую боль в ступне. Оливера ещё пока не дорос до своего долговязого тела. Несмотря на его высокий рост, во мне было нечто твёрдое, в отличие от его тощих рук, которые едва могли принести ведро воды из колодца на кухню. Я попыталась столкнуть его в реку, но он, смеясь, отскочил в сторону.
Я перепрыгнула на следующий камень. Мы старались держаться поближе к берегу реки, но где-то во время погони я забыла об осторожности. Не успела я опомниться, как поток лизнул мои лодыжки и намочил подол платья. Камни были покрыты скользким мхом, и я больше не могла быстро передвигаться между ними. Мне нужно было время успокоиться и восстановить равновесие.
Поняв, как далеко мы ненароком забрели, Оливер начал прыгать назад к берегу, его смех плыл по ветру. Мне не терпелось окунуть его в могучую реку. Он умел плавать, но не очень хорошо.
