вышла из комнаты.
Спят.
Тихо спят. Сопят, да боярыня Савровская, честная вдова, старшею над Мудрославиным двором поставленная, во сне похрапывает тоненько да жалобно. Прочие девки тихи. Не ворочаются даже.
Ступали на цыпочках. И что-то было такое в этом побеге, донельзя детское, напомнившее о прежних, почти забытых временах, когда не чувствовала Мудрослава тяжести венца царского.
И долга.
И прочего всего.
Яр ненадолго задержался над боярынею, склонился, будто поцеловать желая.
– Что ты…
– Т-с-с-с, – он прижал палец к губам и подмигнул, уголек из рукава доставая.
– Яр, не сейчас!
– А когда? Или думаешь, я забыл, как она меня веником гоняла?
Вот ведь…
Дверь отворилась беззвучно. И Мудрослава едва не закричала от страху, но вовремя совладала. Мертвяки. В доспехе. Вчера они тоже были, но там, во дворе замка и еще стражею в воротах. А ныне вот подле её покоев.
Охраняют?
Или стерегут? Или и то, и другое разом?
– Ух ты! – Яр вот в восторг пришел и застыл перед мертвяком.
Доспех хорош.
Черный угольный. Этакий внушает… правда, не страх. Первый испуг прошел, и Мудрослава поняла, что на самом-то деле ничего-то жуткого нет. На рыцаря похож, из тех, про которых в книжке писано.
Бронный.
Оружный.
Стоит и не шевелится.
– А он… вообще… как? – Яр оглядел рыцаря слева. И справа. Поплевал на палец и потер броню. Нахмурился так, с интересом и осторожененько ткнул в броню пальцем.
Мертвец не пошевелился.
Яр обошел его кругом. И ткнул с другой стороны. Потом подпрыгнул и помахал ладонью перед шлемом.
– Он вообще живой?
– Вообще нет, – сказали Мудрославе. И теперь уж она подпрыгнула. И Яр подпрыгнул. А вот мертвец, он остался неподвижен.
– Доброго утра, – сказал Повелитель Тьмы.
Тоже не спалось?
Или он вовсе спит днем, а ночью вершит темные дела? И как узнать-то? А главное, что сказать?
– Я привыкла вставать рано, – почти не соврала Мудрослава.
– Ага, – Яр с трудом подавил зевок, отчего лицо его слегка перекосило, будто он рожи строил. Впрочем, Повелитель Тьмы предпочел сие потребство не заметить.
Или вид сделал.
– А вы? – Мудрослава решила быть вежливой. И раз уж осмотреть замок втихую не выйдет, то можно хотя бы с женихом этим побеседовать.
Наедине.
А то вчера он, конечно, речи всякие говорил, которые по протоколу положено, но по речам ведь не поймешь, что за человек пред тобою.
– Не спалось.
Не сказать, чтобы высок. Чуть выше самой Мудрославы. Но крепкий. Не красавец, но и глядеть можно без страха. И… и что еще надобно?
Спокоен.
Улыбается вот.
И живой, главное. Хотя как раз тут еще проверить бы, а то может он только с виду.
– В таком случае, буду рад, если вы разделите со мною завтрак, – Повелитель Тьмы поклонился.
– Конечно.
Мудрослава ответила улыбкой на улыбку. И почему-то зубы заныли. Нет, ничего-то отталкивающего не было в человеке, что стоял рядом. И… и наверное, любая другая нашла бы его красивым. Или хотя бы стоящим внимания. Но сердце закололо.
И захотелось вдруг вернуться.
Но Яр, словно почуяв неладное, подхватил её под руку.
– А он, стало быть, совсем-совсем мертвый?
– К счастью, совсем.
– Почему «к счастью»?
– Потому как, если человек не совсем мертвый, то возникают всякие… сложности. Непредвиденного характера, – Повелитель Тьмы слегка замялся и порозовел, будто девица. – Живое перерождается. И превращается в то, что именуют нежитью. Хотя на самом деле оно остается именно живым. Однако суть самой жизни столь извращается, что обычному человеку проще назвать то, что выходит, нежитью.
– Ага… – Яр сунул палец в ухо, отчего вид у него сделался совсем уж придурковатый. И Мудрослава подумала, что, если кто вдруг узнает его, если случится разоблачение, то ни она, ни Виросса этакого позора не переживут.
– Нежить? – это слово отозвалось эхом.
И в коридоре появился еще один человек.
– Здесь есть нежить?
Повелитель Тьмы вздохнул и как-то совсем уж тоскливо произнес:
– Чего только здесь нету…
Ричарду и вправду спалось плохо.
Сны были… суетливыми. Он то ли бежал, то ли пытался вырваться откуда-то, но не мог. И с каждым движением все больше увязал то ли в жиже, то ли вовсе в камне.
Перехватывало дыхание.
Мелькали смутные образы. И потом, пробудившись в постели, он еще долго отходил от непонятного этого сна, от ощущения, что он почти услышал.
Почти понял.
Что?
Не ясно.
И потому-то, проснувшись, он умылся ледяною водой, тщетно пытаясь избавиться от едкого страха, от предчувствия беды. Оделся.
Вышел.
Остановился в пустом коридоре, вслушиваясь в такую привычную тишину. Думал было постучать к демонице, но не стал. Она выглядела утомленной и какой-то растерянной, будто это обилие людей, вдруг появившихся в замке, смутило и её.
И Ричард отступил.
Он прошелся по коридорам. Проверил посты, пусть и не было в том нужды. Задержался на несколько мгновений на галерее, глядя, как медленно разгорается рассвет.
А потом встретил Мудрославу Виросскую.
И смутился.
Она была… пожалуй, хороша. И красива. Все-то по-своему оказались красивыми, и пожалуй что, реши он выбирать из портретов, любой выбор был бы удачен. Но вот…
Невысокая.
Ладная.
Именно такая, какой надлежит быть принцессе, хотя не сказать, чтобы Ричарду случалось так уж часто с принцессами дело иметь. Мудрослава Виросская держалась величаво. Каждое её движение было исполнено того сдержанного достоинства, которого так не хватало самому Ричарду. Рядом с нею он остро чувствовал собственную неловкость. И пытался прижимать локти к бокам, и шею тянул, плечи расправлял да так, что спина начинала потрескивать.
Или казалось?
Главное, пришло понимание, что долго он так не выдержит. И потому-то появлению человека, которого здесь вовсе не должно было быть, Ричард обрадовался.
А что, Светозарный Паладин и глава ордена, несмотря на ранний час, выглядел именно так, как никогда не получится у Ричарда.
И величаво.
И сурово.
В общем, именно так, как должен выглядеть глава великого – пусть даже Ксандр утверждал, будто величие давно осталось в прошлом – ордена. Мудрослава Виросская тоже оценила.
Слегка зарделись щеки.
Задрожали ресницы.
И… обидно? Только вместо обиды Ричард ощутил величайшее облегчение. А что? Почему бы и нет? Вместе они смотрятся весьма неплохо. И если вдруг выйдет… нет, что-то не то в голову лезет. С недосыпу, не иначе, потому как ему бы о собственном долге думать, а не о том, как чужое личное счастье устроить.
– Доброго утра, – паладин изобразил поклон, на который Мудрослава Виросская ответила же поклонам. И оба были изящны.
И…
– Доброго, доброго, – отозвалась рябая девица, ныне облачившаяся в ярко-красный сарафан, расшитый
