— Матушка Беатрис приняла решение отправить тебя в ученицы к лекарю, — мадам Агнес произнесла это и ждала от меня хоть какой-то реакции, но я лишь пожала плечами. А еще меня очень раздражало, что какую-то старуху велено было всем называть матушка. У меня в моем мире была чудесная мама. И называть таким святым словом чужую тетку язык не поворачивался.
— Хорошо, — и смотрю на нее выжидательно.
— Ты не расстроена? — я вот сейчас проявила эмоции. Удивление. — Ну как же, — женщина растеряна, — к лекарю ведь.
— А чем лекарь плох? — я, как и все воспитанницы, ничего не знала о жизни вне этого воспитательного дома. Вернее, я, конечно же, знала. Дожила до тридцати пяти лет, но в другом мире, а потом умерла и оказалась в этом. В теле юной Марлен, воспитанницы-сироты.
— Ты не понимаешь! Будь ты ученицей швеи или пекаря, да хоть садовника, был бы шанс выжить после окончания учебы! — на глазах женщины появились слезы. Неужели ей меня жалко? — Законом запрещено, чтобы женщина занималась лекарским делом, — добавила она.
— Но почему? — теперь-то я и поняла весь масштаб той, простите, “задницы”, в которую угодила.
— Нельзя и все, — разводит руками женщина.
— И что же мне делать? — замуж за первого встречного я не хотела, но и оказаться под забором через год-другой — тоже. — Я могу отказаться?
— К сожалению, нет, — покачала головой собеседница. — Ты сирота, а значит, за тебя некому платить, чтобы ты и дальше жила и обучалась в нашем доме. Ты обязана служить лекарю, и часть оплаты будет перечисляться сюда, — рассказала мадам Агнес. Час от часу не легче.
— Но почему? — такого я не ожидала. Что-то перспективы становились все хуже и хуже.
— Когда тебя доставили в наш дом, то платы, что была вместе с письмом-заявлением о зачислении, хватило лишь на пятнадцать лет твоего проживания и обучения. В письме было указано, что когда тебе исполнится пятнадцать, то тебя заберут из нашего дома, но тебя не забрали, — ввела меня в курс дела женщина, а я слушала, боясь пропустить хоть какую-то информацию. Я не знала о себе ничего, только имя. При попаданстве у меня сохранились все воспоминания девочки, в чье тело я попала, но она ничего не знала о себе. — Мадам Беатрис долго думала, что с тобой делать, но так как ты была довольно хорошей ученицей и симпатичной девушкой, то она рассудила, что получит за тебя хорошие деньги при передаче тебя по контракту мужу. Окупит все затраты за эти три года.
— Но замуж я так и не вышла, — заканчиваю за мадам фразу я.
— Да, — мадам Агнес кивнула. — Когда ты закончишь обучение, то можешь попроситься к мадам Беатрис в услужение. Будешь здесь работать, если, конечно, она возьмет тебя, — уже значительно тише добавила женщина.
— Не возьмет, и вы это лучше меня знаете, — я усмехнулась. — Она меня терпеть не может.
— Но после того случая на реке ты очень изменилась. Из покладистой девочки превратилась в … — женщина замялась, чтобы выбрать выражение, а я закончила за нее фразу.
— В саму себя, — ответила с вызовом.
— Вот и придется тебе самой себе на хлеб зарабатывать, — мадам Агнес не понравился тон моего ответа.
— Простите, — мне стало неловко. Ведь я слышала их разговор и знала, что старшая воспитательница пыталась заступиться за меня.
Времени на то, чтобы придумать какой-нибудь план побега из этого мрачного заведения, у меня не было. Да и куда бежать? Как мне рассказала сердобольная старшая воспитательница, женщинам везде двери закрыты. Естественно, я могу пойти куда-то в богатый дом служанкой. Но вопрос: кто меня возьмет? Документов у меня нет, и взять их неоткуда. В общем, мироустройство было таково, что всем правили мужчины. Абсолютно всем. Но при этом женщины работали ничуть не меньше мужчин, а порой и больше. Однако прав у них было не больше, чем у редиски, что растет в огороде. Паши и рот не открывай. Бедные семьи, а тут таких было полно, отдавали своих дочерей в услужение. При этом получали пятьдесят процентов от зарплаты, что им платили. А у служанки и так плата за работу была не велика, а тут еще и половину в семейный бюджет отдай. Если же девушка провинилась, то ее могли оштрафовать и вовсе ничего не выплатить. Это рассказывала одна из девушек. Она хвастливо вещала, что таким образом ее батюшка и скопил денег, чтобы отдать ее в этот воспитательный дом. Правда, она проговорилась, что потом одна служанка повесилась из-за того, что дома кто-то умер с голоду: то ли ее младший братишка, то ли сестренка. Рассказчицу это не волновало. Она говорила о происшествии как о досадном недоразумении, из-за которого ее отец был вынужден прекратить штрафовать прислугу. Правда, ненадолго, лишь на время королевской проверки. А как только дознаватели укатили из их поместья, а они там проводили дознание по всей строгости закона аж целых три месяца, продолжил периодически лишать жалования девушек. Но не так часто, как раньше. И потому ей пришлось отказаться от довольно хороших платьев, которые она заказала из расчета на деньги, которые пришлет батюшка.
Эта девушка попала в воспитательный дом уже в сознательном возрасте, но большинство из воспитанниц были сданы своими семьями сюда в детском возрасте. Что это за практика такая, при которой принято избавляться от дочерей и сдавать их черт-те куда, я не знала. Но так повелось, что именно в таких домах воспитывали настоящих леди, которых не стыдно было вывести в свет. Когда девочки обсуждали это и на полном серьезе ждали представления королю и своего дебютного бала, я кипела внутри. Их же как собачек на поводке на выгул выводят. Показать экстерьер, чтобы они там по команде сели, встали, потанцевали. Не удивлюсь, что им еще там и зубы, как у лошадей, проверят.
Именно после первого бала представители знатных домов выделяли понравившихся кандидатур. И уже приезжали в воспитательный дом говорить, что называется, предметно. Узнавать цену контракта на конкретную жену. Могли даже поторговаться, если нашли в девушке какой- то изъян, будь то физический недостаток или какая оплошность во время бала.
Как оказалось, хозяйка этого тела уже побывала на таком балу и вызвала к себе большой интерес. Яркая внешность, при этом идеальные манеры вкупе с кротким нравом сделали свое дело. А потом произошел конфуз, и в ее теле оказалась я. А в мои планы не входило выходить замуж за первого встречного и рожать детей до посинения. Что произошло на реке, я не знаю, но подозреваю, что и юную Марлен такая участь не порадовала, и девка с горя решила утопиться. Но тут в ее теле оказалась я, а она сгинула к праотцам. Точную инструкцию по заселению пустующих тел я дать не могу. Ибо все произошло без моего какого-то осознанного участия. Я просто пошла купаться на реку, ногу свело судорогой и все. Здрасьте, новый мир и я в теле Марлен. Не исключено, что душа юной девы оказалась в моем теле, и теперь она — тридцатипятилетняя Мария Ивановна Шлома. Учитель истории, обществознания, а в период декрета Татьяны Ивановны, которых у нее было уже три и четвертый на подходе, так еще и учитель биологии с химией.
К моему величайшему разочарованию, способа по возврату в свое родненькое, пусть и не такое молодое и красивое тело я нигде не нашла. В библиотеке было все, что могло заинтересовать юную кандидатку в идеальные жены. То есть ни одной мало-мальски нормальной книги. Зато настольное пособие: сто и один способ, как развлечь супруга разговорами о погоде, там имелось.
Потому, узнав о том, что я стану ученицей лекаря, я сперва расстроилась. Но затем решила, что буду решать проблемы по мере их поступления и актуальности. И потом, не исключено, что через лекаря мне все же удастся попасть в более основательные книгохранилища или библиотеки, где я могла почерпнуть нужные мне знания. Да и к тому же лекарь по определению должен быть человеком образованным. Может, что и у него дельного узнаю. Так я рассуждала, когда покидала воспитательный дом со своими скромными пожитками на открытой старенькой телеге. Тогда я не знала, чем все это обернется. А если б знала, то уж лучше бы сбежала и вела нелегальный образ жизни, поселившись где-нибудь в лесу в старой избушке.
