ненавидеть.
— Мерзкая тварь, — сквозь зубы прошипел пленник.
Затем шумно вздохнул и задергался, а все потому, что я потянула вверх его клетчатый килт. Ткань медленно поднималась, все больше оголяя крепкие бедра.
Эльф сопротивлялся, отчаянно не желая показывать, носит ли белье, и в какой-то момент нож стражника слишком сильно надавил на его горло. Под лезвием заблестела алая полоса. Вниз по коже скатилась капля крови.
Взглядом я приказала своему воину быть осторожнее. Никаких ран! Есть ситхлифы, которые пытают своих жертв, чтобы добиться нужных эмоций, но это не про меня. Для своей расы я слишком, непозволительно добрая.
Эльф снова косился на других ушастых. Его лицо пылало.
Ух, какой стеснительный!
Внутри разливалось восхитительное чувство сытости. Утолив голод, я ощутила себя легкой, как перышко. Захотелось рассмеяться, сладко потянуться, подпрыгнуть, коснувшись ладонью купола шатра. Я даже забыла о том, что задрала на пленнике килт. Прежде чем опустить ткань, я невольно заглянула под его юбку, не ожидая увидеть ничего интересно, а тем более необычного, но то, что открылось моим глазам, заставило меня поперхнуться воздухом. Я просто потеряла дар речи.
О Многоликая, что это вообще такое?
___
— Что это у тебя под юбкой? — закашлялась я.
— Под килтом! Это не юбка! — прорычал эльф и яростно дернулся, из-за чего нож моего воина оставил на его шее еще одну тонкую царапину. Ткань килта выскользнула из моих пальцев и прикрыла срам.
Глаза эльфа сверкали. Рот кривился. На лбу вздулись вены, а лицо было красным от кончика подбородка до самых корней волос.
— Килт! Это килт! И что под ним не твое дело, невежественная человечка!
На моих губах мелькнула грустная улыбка.
Не человечка.
Когда ты узнаешь, кто я, то разорешься еще сильнее.
Увиденное не давало покоя. Хотелось снова заглянуть пленнику под юбку… ой, простите, под килт и понять, что я имела удовольствие наблюдать.
— У других такое же? — спросила я, качнувшись в сторону остальных пленников.
Те заерзали, пытаясь отползти дальше от меня, и одновременно выпалили:
— Нет!
— Да!
И переглянулись, красные от смущения и потные от страха. Уж очень им не хотелось, чтобы я проверяла, что у них между ног.
Тот, что сказал «нет», определенно лгал. Это читалось на его бледном лице, в его мечущемся взгляде.
Как интересно…
Значит, у всех у них под килтами одно и то же.
Дождь барабанил по крыше палатки. Ветер швырял под навес брызги холодной воды. Мы застелили землю досками из ясеня, но между щелями уже просачивалась влажная грязь.
— Этого ко мне! — кивнула я на эльфа с оцарапанным горлом. — А этих…
В ожидании своего приговора два других пленника застыли, затаив дыхание.
Впитывая их волнение, я выдержала короткую паузу и закончила:
— …а этих отпустить.
И тут же дружный вздох облегчения коснулся моих ушей. Счастливцы обмякли на коленях, их плечи опустились, тела будто превратились в тесто.
В предвкушении нужных эмоций я покосилась в сторону того, кому повезло меньше. Эльф смотрел на своих более удачливых приятелей с завистью и отчаянием. Те получали свободу, а он оставался в плену похотливой человечки, которая порвала на нем рубаху, щупала его за задницу, а под конец задрала на нем килт.
О, Многоликая, как же вкусно и сытно! Я будто ела сладкое, воздушное пирожное из тех, что обожали придворные дамы. Бессильная злоба эльфа, его обида на судьбу пьянили крепче самого выдержанного вина. Даже голова закружилась.
Мужчина стиснул зубы. Теперь он смотрел перед собой застывшим, невидящим взглядом.
Я знала, о чем он думает.
О том, что из его отряда не повезло ему одному.
О том, что над ним попытаются надругаться и очень скоро.
О том, что его жизнь, возможно, кончена.
Часть меня наслаждалась страданиями пленника, а часть рыдала от отвращения к моей сущности ситхлифы.
Настоящая любовь могла бы меня исцелить, освободить от оков голода, избавить от необходимости быть жестокой, но… Только дурочки верили в любовь.
«Разве мучается лев угрызениями совести, когда пожирает свою добычу? — мысленно спросила я себя. — Ты родилась хищником, монстром. Смирись».
Но смириться не получалось!
Налетевший шквал обдал меня брызгами воды, сорвал полог, закрепленный вверху, и теперь его освобожденный край хлопал на ветру, словно крыло огромной птицы.
Двое стражников грубо подхватили связанного эльфа под руки и поволокли к моей палатке. Пленник рычал и вырывался, ругался так, что вяли уши, падал в грязь, отказываясь идти, но его все равно тащили по вязкой, раскисшей жиже, как бычка на убой.
Дождь превратил рубаху пленника в мокрую тряпку, облепившую тело. Ветер задирал килт, обнажая молочно-белые ягодицы. Сапоги были все в земле.
— Как я устала, — шепнула я беззвучно, одними губами.
— Госпожа, — обратился ко мне один из воинов, когда те, за кем я наблюдала, отошли на достаточное расстояние. — Вы в самом деле хотите отпустить пленников? — и он кивнул на связанных.
Бедняги насторожились. Их тела снова напряглись. Руки за спиной задергались, проверяя крепость веревок.
— Нет, конечно, — кривая ухмылка тронула мои губы. — Я солгала, чтобы получить еще больше эмоций от того ушастого злюки. Эти будут про запас. Спрячьте их в дальней палатке. Кормите хорошо, не бейте, следите, чтобы не сбежали и не заболели. Они заменят своего друга, когда тот выдохнется.
И я жадно вдохнула воздух, пропитанный новой порцией эмоций.
Ситхлифы — мастера моральных пыток. Дать надежду, а потом отобрать ее…
Меня затошнило. Теперь я ощущала себя не просто сытой, а переевшей. Даже пришлось глубоко вздохнуть, чтобы побороть приступ дурноты.
За спиной послышались звуки борьбы, глухой стук ударов.
Расправив плечи, я вышла под дождь и направилась в свое походное жилище.
Эльф сидел в центре шатра, привязанный к столбу, и зло сверкал глазами в полумраке. Он был весь мокрый и грязный. Дрожал то ли от холода, то ли от ярости. Влажная земля облепила его сапоги, юбку, рубаху, порванную спереди, щеку, кончики длинных волос. Пушистые ресницы превратились от влаги в острые иголочки.
Я наелась и хотела остаться в одиночестве. Теперь общество пленника напрягало меня, но я была виновата перед ним и чувствовала потребность облегчить его страдания, хотя бы физические.
— Как тебя зовут?
Молчание.
— Ты голоден?
Шумный, раздраженный вздох.
— Может, воды?
— Напился уже, — прорычал эльф, намекая, что весь мокрый.
— Надо переодеть тебя в сухое. Заболеешь ведь и подохнешь. Будет жалко.
Я наклонилась к нему, чтобы убрать влажную прядь волос, попавшую в глаза.
И вдруг
