беляшами на машинном масле. Тот настоящий таинственный Питер, из которого она пятнадцать лет назад бежала в нынешнее зазеркалье.
2011 г., Зеленогорск
— Опять летом ударит пекло, — хмуро приговаривал сутулый мужчина лет пятидесяти, прикуривая папиросу легендарной советской марки. — Это всегда бывает, Илья, после таких снежных зим. Сейчас на залив любо-дорого глядеть, а летом только пыль и гарь...
— Папа, ты бы сам поменьше смолил, — усмехнулся молодой парень, сидящий рядом с ним на скамейке. — Или хоть мои сигареты возьми, от них не так фонит.
— А ты меня не учи, — проворчал отец, хотя Илья и не рассчитывал на другую реакцию.
Вокруг простиралась пустошь цвета молока, разбавленного мутной водой, замерзший залив на горизонте почти сливался с тяжелым небом. Народу, кроме них, было мало и в воздухе висела немного пугающая тишина. С трудом верилось, что снова придет лето с весельем, пестрыми силуэтами отдыхающих, аппетитными запахами уличных кафе и первозданным ароматом шиповника, малины и иван-чая.
Они, северяне плоть от плоти, никогда не бывавшие в жарких краях, не ведали иных ароматов, но нисколько об этом не сожалели. Илья уже не помнил, когда и кто ему объяснил, что они — ингерманландские финны, будто знал это всегда. Это знание не мешало ему играть с русскими детьми во дворе, учиться с ними в школе, ходить в кино, служить с русскими парнями в армии и отмечать с ними успешное окончание сессий. И тем не менее оно всегда слегка саднило внутри, напоминало, что целый народ, мирно живший на берегах залива и холодных озер, растворился в огромном городе, что от былого наследия у этих отца и сына сохранилось только тревожное серое небо, обмелевший залив, почти белые волосы и страшные древние предания про снег, молоко и кровь.
Даже родная фамилия Лахтинен в процессе смены поколений съежилась до обруселой и лаконичной «Лахтины». Отец Ильи в детстве, в родной деревне, еще носил гордое имя Петтери — «скала», но по паспорту давно был Петром, и только у матери осталось певучее имя Майя. Еще была община, где старались сохранить осколки памяти и традиций, были народные праздники, которые отмечались без официоза, в тихом провинциальном уюте и с непреходящей болью о предках, были те, кто вернулся в родной Питер из эмиграции, и все-таки жизнь народа исчислялась песчинками, падающими сквозь узкое горлышко стеклянных часов.
Петр Лахтин был большим добряком, но и резонером, любившим посетовать за праздничной кружкой пива на несправедливость мира, поэтому сын в такие дни старался вытащить его из дома, чтобы дать матери отдохнуть. Обычно это сопровождалось двойной дозой отцовского ворчания, но зато к вечеру тот снова был доволен жизнью и оба делали вид, что не знают правил давно устоявшейся семейной игры.
Илья отхлебнул из термоса горьковатый пахучий цикорий, протянул сосуд отцу и снова стал пересыпать из руки в руку мелкие крупицы снега. Вдруг что-то привлекло его внимание вдалеке, там, где летом полагалось быть кромке воды.
— Посмотри туда, папа, — показал он. — Какой странный торос! Весь изогнутый в дугу, будто арка или пещера. Прошлой зимой я таких тут не видел. Жуткое сооружение, да?
— Да что в нем жуткого-то? Льдина как льдина, холод каких только чудес не вытворяет.
— А помнишь ижорского змея? Мне кажется, что он мог жить именно в таком логове, днем прятался, а по ночам вылезал и съедал всех, кто подвернется. К утру поднималась метель и ни крови, ни останков уже не было видно под снегом. И только летом в рыбачьих сетях иногда попадались кости...
— Ладно тебе фантазировать! Вон уже какой вымахал, женишься скоро, а все мальчишка мальчишкой, — усмехнулся Петр. — Давай собираться, скоро уже совсем стемнеет, а мать дома волнуется.
Они поднялись и неторопливо пошли по зимнему пляжу к шоссе. Отец с сыном были похожи, но Петр обладал коренастым сложением, медвежьей поступью и солидным животом, а Илья был выше, тоньше и передвигался мягкой скользящей походкой. Снег поскрипывал под рифлеными подошвами их тяжелых ботинок, холодный воздух гладил лицо. Илья довольно улыбнулся, подумав о доме, где всегда пахнет чем-то вкусным, а деревянная мебель поскрипывает словно хворост в старинной изразцовой печи.
Ему всегда казалось забавным, что они с родителями выглядели просто образцово-показательной финской семьей с картинки, — отец занимался деревообработкой и реставрацией, сам все ремонтировал по дому, мать работала в ателье и, разумеется, обшивала семью, а также готовила, пекла пироги и сушила грибы и ягоды, которые Илья с отцом притаскивали домой из леса в глубоких плетеных корзинах.
Сам Илья в этом году заканчивал учебу в лесотехническом вузе и подрабатывал частными заказами по косметическому ремонту и отделке мебели. Отец давно обучил его всем тонкостям, а запахи древесины и лака нравились ему с детства. В десять лет Илья уже помогал отцу вырезать деревянные настенные часы в подарок к юбилею матери, в форме нарядного деревенского дома и с множеством деталей, вплоть до узоров и складок на скатерти. Позже Петр с улыбкой признался сыну, что «по доброй воле никогда бы не взялся за женские завитушки», предпочитая грубые и простые формы, но ради любви порой приходится идти на жертвы.
Такая откровенность была для них редкостью, северная натура давала волю эмоциям только через стремительный взгляд и незаметные прикосновения. Все трое Лахтиных умудрялись жить в панельном доме в Зеленогорске так же обособленно, как их предки-хуторяне, здороваясь с соседями, но избегая любых разговоров. Даже когда Илья собирался вынести мусор, он всегда останавливался и пережидал в дверях, если слышал на лестнице чьи-то шаги, голоса или звон ключей.
Сейчас на улицах городка было тихо, большинство жителей предпочитало коротать новогодние каникулы в квартирах, в сиянии гирлянд и телеэкранов. И на лестнице Илья с отцом на сей раз никого не встретили, зато в квартире их сразу окутал аромат жареной картошки, грибного соуса и свежезаваренного чая с малиной. Встретив мужа и сына, Майя сказала с улыбкой:
— А мы вас уже заждались!
— То есть? — поинтересовался Илья, стянул вязаную шапку и отряхнул снежинки с густых волос, достигающих плеч.
— Ира приехала, — сообщила мать. — Вот мы сейчас закончим накрывать на стол, а после ужина вы пообщаетесь.
Тут появилась и сама Ира Кошелева, будто ожидавшая условного знака от хозяйки дома. Темно-русые подстриженные волосы, большие светлые глаза, круглое, немного детское лицо, тонкая шея
