Осторожно зажатая между моими когтями, моя пара начинает плакать. От звука ее рыданий мое сердце болезненно сжимается.
– Тссс, – успокаиваю ее. – Я не причиню тебе вреда, – клянусь я.
– Тогда верни меня обратно! Пожалуйста, пожалуйста, верни меня обратно к моим сестрам, – умоляет она.
Я ненавижу слышать что-нибудь плачущее. Я вернул фавнов в их стада, а маленького тролля – на его родной мост, потому что не знал, что он так молод, и чувство вины не позволяло мне съесть его, как только узнал, что украл маленького ребенка с того места, где он искал пищу рядом со своей матерью. Вот почему я стараюсь никогда не давать своей еде возможности говорить. Мое сердце иногда бывает слишком нежным, чтобы слушать их плач только для того, чтобы потом наполнить ими свой живот. Вот почему я всегда должен готовить еду сразу же. Но эй! Немного хороших новостей, теперь, когда я связан, я не буду связываться ни с кем другим. Это особенно поднимает настроение, потому что иногда мне нравится немного взбодрить свою еду.
Я достиг поверхности скалы, которая является домом для меня, и я бью крыльями, чтобы дать мне подъем, когда вытягиваю задние лапы, чтобы поймать выступ скалы, который образует посадочный насест. Я стараюсь не толкать мою новую пару, но она задыхается и всхлипывает сильнее, вероятно, ожидая, что ее конец скоро наступит, когда мы приземлились.
Звук испуганных слез моей пары обрушивает на мою голову целые миры самобичевания.
Когда дракон Хохлатый Мерлин – это я – берет себе естественную пару, она – наш собственный вид, или близкий к нему. Когда дракон берет человека случайно – что случается нечасто, особенно в недавней памяти – ну, для этих пар дракон может принять форму человека, чтобы соответствовать своей бескрылой, недолговечной паре. Связь могла бы (теоретически, я полагаю) быть счастливой, поскольку дракон в человеческом обличье и его жалкий спутник (человек как таковой) сосуществуют достаточно хорошо. По крайней мере, природа меняет форму дракона, чтобы гарантировать, что они совпадают.
При этой мысли ужас ударяет меня, как застывший кастинг.
...Вы не знаете, что такое кастинг? Вы, дорогой читатель, должно быть не дракон. Или, по крайней мере, не в драконьей шкуре.
Хохлатые Мерлины, как я, отрыгивают не перевариваемые кусочки нашей еды, называемые «кастингами». В основном мы рубим спрессованные шарики из костей, перьев и кусочков меха, которые не проходят через наши системы. Хохлатые Мерлины также собирают наши гранулы и хранят их. Это привычка, которая заполнила почти половину моей пещеры, коллекция, которую я надеялся однажды с гордостью разделить со своей парой.
Если бы естественная ипостась моей пары была бы драконом, она была бы в восторге от моих спасенных отливок.
Но русалки не превращаются в драконов. И драконы тоже...
Моя пара и я обречены.
Я не могу принять форму половины рыбы.
Я не могу жить в море.
Она не может ни летать, ни даже ходить.
Что же я наделал?
Я осторожно развожу лапы, пока не появляется прекрасная полуженщина-полуморское существо. Я ожидаю, что ее глаза будут крепко зажмурены от ужаса или что она будет смотреть на меня с неподдельной ненавистью.
Вместо этого ее сияющие глаза (тоже сияние призм, как и ее буйно расцвеченная драгоценными камнями грива) встречаются с моими. Ее взгляд влажен от горя, а прелестное личико печально и жалобно. Возможно, она чувствует связь между нами так же, как и я, и знает, что было сделано. То, что было сделано безвозвратно.
Ее третье веко скользит по поверхности глаз, заставляя образовавшиеся там слезы стекать по щекам, соленая вода увлажняет ее уже изголодавшуюся по морю кожу, но только там, где жидкость, принесенная из ее сердца, прожигает свои дорожки.
Я тяжело выдыхаю, и она вздрагивает. Я с трудом сглатываю и спрашиваю.
– Как тебя зовут?
– Аделла, – неуверенно отвечает она.
Аделла. Это очень красивое имя. Как и само значение ее имени – благородство морей.
– Мое имя, – говорю я своей паре, а не своему обеду, – Калос.
Это означает «великий любовник», хотя у меня никогда раньше не было пары, чтобы доказать, что мое имя – оправдывает себя.
Я смотрю вниз на ее плавники.
Не то чтобы я мог доказать это своей спутнице жизни, которая у меня сейчас есть.
Что. Я. Натворил.
– Пожалуйста… – начинает она.
Я прервал ее, поднеся свои растопыренные лапы с ее накинутыми на мои когти пальцами ближе к моему лицу.
– Тсс. Не проси меня вернуть тебя. Я не могу тебя отпустить.
Она выглядит так, словно готова разразиться бесконечными слезами.
– Но почему?
– Потому что, – признаюсь я, – мы пара.
Выражение ее лица не меняется, на нем не отражается узнавание.
– Почему ты не можешь отпустить меня, если мы приятели (Прим. пер.: слово mate имеет значение как пара, так и приятель)? – спрашивает она очень слабым голосом.
– Нет, нет.
От разочарования у меня внутри все горит и болит. Даже значения слов моей пары не мои, не те, что у моего народа. Мы так сильно отличаемся друг от друга во всех отношениях. Но... это уже сделано.
– Мы пара. Не приятели, – уточняю я. – Ты моя пара, как моя вторая половина. Моя дрема.
Моя любимая, что это означает. И я уже чувствую, что буду лелеять ее. Глубоко. Тщательно. Вечно.
Она все еще смотрит на меня, и, возможно, это выражение на ее лице – недоверие, а не непонимание.
– Как... – она задыхается, и в ее голосе звучит такой же абсолютный ужас, какой я изо всех сил стараюсь не чувствовать.
С сожалением я признаю.
– Потому что мы соприкоснулись, и, очевидно, твой вид достаточно похож на мой, чтобы мы были совместимы.
Она фыркает.
– Я для тебя то же, что стрекоза для акулы!
– Это жестоко.
Ее глаза расширяются.
– Мне очень жаль. Я не хотела тебя обидеть…
– Акула, – задумчиво говорю я. – Наверное, небесная акула. Мне это нравится.
Я смотрю на нее сверху вниз.
– Я имел в виду, что ты оказываешь себе медвежью услугу. Ты еще более восхитительна, чем любая стрекоза.
Это останавливает ее слова. Она закрывает рот.
Я вздыхаю.
– Мне очень жаль. Я понятия не имел, что ты подвергнешь меня риску. Есть причина, по которой драконы превращают нашу пищу в древесный уголь, прежде чем мы ее захватываем.
Она вздрагивает, и я готов дать себе пинка.
– Кревк'д. Я имею в виду... теперь ты для меня не еда. Ты совсем не та, кого хотел бы для себя взять в супруги, я имею в виду... я танцевал вокруг пещеры драконихи... – я прикусываю язык, чтобы прекратить объяснение.
Аделла, может быть, и женщина-рыба, но она моя женщина-рыба, и не хочу, чтобы она думала, что я буду тосковать по другой.
Я не буду этого делать, потому что связь мешает этому. Я никогда в жизни не захочу другую женщину.
...Не то чтобы это заявление звучало особенно многозначительно, если русалки не разделяют значительную продолжительность жизни дракона. Даже не знаю. Я вообще мало что знаю о русалках; только слышал, как они изысканны на вкус. Я барабаню когтями в воздухе, отчего тело Аделлы красиво колышется над моими когтями. Все ее чешуйки вспыхивают, когда ее изгибы подпрыгивают, а части тела покачиваются. Я стараюсь не отвлекаться.
– Для меня важно, чтобы ты знала, что наша связь столь же священна, сколь и мгновенна. С того момента, как вступил с тобой в контакт, я склонен всегда быть только с тобой.
Другие драконы могли бы быть другими, но это путь для таких Хохлатых Мерлинов, как я. Мы все более или менее одинаковы, угольно-черные самцы и самки цвета терновых ягод, с гибкими роговыми гребнями, которые складываются на наших шеях. Наши шейные оборки расширяются, когда мы боремся за территорию, чтобы выглядеть больше, более угрожающими для других драконов, а также когда мы красуемся перед потенциальным партнером.
