— Потому что я научилась его преодолевать. Хоть барьер и представляет из себя энергетическую защиту, за его пределы без ведома авгуров мы не может выйти без особого дозволения. Ты, отправившись следом, преодолела его вместе со мной, а потом заблудилась. Приближаясь к барьеру, любой эдем чувствует не свойственную для него тревогу, забывает, куда шёл, начинает думать, что должен был вернуться к Воронке. Такого промедления оказывается достаточно, чтобы авгуры в случае необходимости успели предпринять какие-то действия.
Полный бред.
— И почему они до сих пор ничего не предприняли? — я хватаюсь за последнюю фразу, потому что Нону, похоже, не переубедишь.
— Потому что я научилась преодолевать барьер, — повторяет она то, что уже говорила, но с ещё большей значимостью. — И потому что мы не хотим, чтобы нас нашли. Пока что.
— Это сумасшествие, — признаюсь шёпотом.
— Неправда, — парирует она. — Помнишь чёрного тигра, с которым мы игрались в детстве? Я уверена, что это был один из тех созданий, которые живут здесь, в Диких землях.
Один. Из тех, кто живёт. Здесь. В Диких землях.
Паника заставляет моё сердце снова биться учащённо.
Я смотрю на Нону долго, с упрёком.
— Ты рассказываешь небылицы, которые мы сочиняли друг другу, будучи малышами. Сказки о тенях, блуждающих вокруг Фрактала, о животных, которые никогда не существовали. Мы выросли, Нона, и пора оставить легенды в прошлом.
Она кивает головой, практически улыбаясь:
— Мы ничего не знаем об окружающем мире. А ты всё никак не поймёшь: авгуры могут рассказывать, что угодно, ведь никто не знает правды.
— Неужели? — язвительно спрашиваю я, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди. — А другие взрослые тоже не знают? Особенно те, которые пришли из других поселений. Они тоже лгут?
— Наверняка у них есть причины для этого, — с готовностью отвечает Нона. — Ты не училась с другими детьми, а ведь прекрасно исцеляешь животных, что свидетельствует об успешном развитии твоей чувствительности. Разве Флика не должна гордиться тобой и ставить детям в пример? Она должна настаивать, чтобы ты училась вместе с другими.
Рассматриваю черты лица Ноны, но в её глазах вижу незнакомое чувство. Неужели она… завидует?
— Ты знаешь, я не люблю, когда мне напоминают, что моя бабушка — вождь племени… — многозначительно произношу я.
— Я вовсе не завидую, — Нона отвечает на мой невысказанный вопрос. — Я хочу, чтобы ты поняла, для чего все это делалось. Чтобы тебя контролировать.
Моё лицо вытягивается от удивления.
— Не смотри так на меня, — просит Нона и выглядит при этом устало и вымученно. Мне приходится напомнить себе, что она сошла с ума. — Если когда-нибудь тебе позволят медитировать, Флика захочет знать обо всём, что ты чувствуешь во время медитации. Мало ли, ты узнаешь что-нибудь лишнее…
Последние слова девушка произносит так таинственно, что мне уже не приходится убеждать себя в её безумии.
— Скорее всего, нет и никаких галактик. Думаю, медитации нужны, чтобы поддерживать барьер.
Я долго смотрю на Нону. В голове — пустота, звенящая отчаяннее, чем тишина Диких земель.
— Ты хочешь, чтобы я сказала то, что думаю?
Нона кивает. Я решаюсь и начинаю очень мягко:
— Когда ты была маленькая, тебя хвалили все взрослые. Но стоило тебе случайно узнать правду, — я говорю медленнее, не сводя взгляда с подруги, — правду о своих родителях, что-то произошло.
На удивление она воспринимает мой намёк отрешённо:
— Каждый в поселении знает, что мои родители ещё до Великого Пожара не были образцовыми, что потом они бросили меня на произвол судьбы. Я могу об этом говорить спокойно.
Мне хочется напомнить Ноне, что это не самое страшное. Ужас в том, что Нона первой загорелась в лучах Солнца, а родители бросили её, пытаясь спасти собственную шкуру. Ни у кого больше в нашем Фрактале не было такой истории, в которой родители думали бы о себе больше, чем о ребёнке. Я до сих пор не могу понять, как это вообще возможно… Повезло, что Флика была рядом и успела спасти девочку.
Да, мне хочется напомнить Ноне, как всё было, однако она и сама знает историю во всех подробностях. И хотя говорит, будто её она не трогает, я уверена в обратном. Так что приходится больно прикусить язык.
Порыв ветра приводит в движение кроны деревьев, и я обхватываю себя руками, ощущая внезапный холод. Всё остальное вдруг становится неважным.
— Мы должны возвращаться, — слабым голосом произношу я, однако Нона как будто даже не слышит меня и продолжает прежнюю мысль:
— Аврея уже потрудилась напомнить мне о родственниках, непринятых Солнцем, — с плохо скрываемой горечью произносит девушка. — Зря ты мне не веришь, — со вздохом говорит она. — Не только мне. Даже собственным воспоминаниям, — произносит Нона, выразительно приподняв бровь, заставляя моё тело напрячься в ожидании ужасных слов. — Разница между нами в том, — продолжает девушка, — что я хочу знать больше, а ты, наоборот, пытаешься спрятаться от воспоминаний. Моё прошлое не лучше твоего, но мне хватает смелости его помнить.
В моём горле — ком, но я нахожу силы произнести:
— Ты говоришь о совершенно разных вещах. Моих родителей забрало Солнце и…
— Ты уже взрослая девушка, чтобы верить, будто Солнце способно протянуть руки и просто забрать людей.
Я едва дышу, чувствуя, как в душе поднимается волна совершенно недопустимого, запретного гнева.
— У твоих родителей даже нет саркофага, — произношу я, проклиная себя за жестокость. — Они сбежали, словно трусы. И бросили тебя, а мои оставались со мной до самого конца.
Я ожидаю, что обидела подругу, и уже сокрушаюсь, что не смогу исправить свою ошибку, но девушка, сделав глубокий вдох, всё так же пристально смотрит на меня. В её взгляде светится снисходительность, и я не понимаю, с чем связано появление этого чувства, пока Нона не произносит очень медленно:
— Саркофага нет ни у моих, ни у твоих родителей. Однако от моих остался прах. От твоих не осталось ничего.
— Что? — не верю своим ушам.
— Флика обманула тебя, — медленно произносит Нона. — В могиле нет праха твоих родителей.
Я покрываюсь мурашками от холода, а затем по моему телу прокатывается волна жара, предвещающая бурю.
— Что ты говоришь? — шепчу я, а Нона безучастно продолжает:
— Я раскопала могилу твоих родителей.
Могилу. Твоих. Родителей.
— И знаю, что я увидела в погребальной урне.
Раскопала. Могилу.
— А ты не хочешь узнать?
Я в ужасе отшатываюсь от Ноны. Я боюсь эту девушку. Мне кажется, я никогда её не знала. Мне кажется, я вижу её впервые.
Нона повторяет вопрос:
— Ты хочешь знать правду?
И в моей душе поднимается шторм.
ГЛАВА 6 (ГАБРИЭЛЛА). ЛИЦОМ К ЛИЦУ
— Как ты могла? — с трудом шепчу я. — Ты моя лучшая подруга. Как ты посмела?
В глазах Ноны пылает безумный огонь.
— Габриэлла, пойми, — она вдруг улыбается, словно в припадке. — Ты должна знать правду. А вдруг мы вообще не можем им доверять? Вдруг всё, чему нас учили, это ложь?
Я качаю головой.
— Флика — лучшая из нас. Ты не смеешь так о ней отзываться, — Нона пытается перебить меня, и я срываюсь на крик: — После Великого Пожара она сделала всё, чтобы мы жили счастливо! — от неожиданности девушка перестаёт улыбаться и смотрит на меня широко распахнутыми глазами. — А ты всё разрушаешь! — кричу исступлённо.
Нона делает шаг. Я отступаю. Она не останавливается, и я бегу. Ноги сами несут меня.
Столько лет я заступалась за подругу, отчаянно верила, что не напрасно. И что теперь? За мою верность чем она ответила? Оскорбила не только меня, но и моих родителей. Уязвила старейшин. Даже Верховную авгуру.
Я бегу так быстро, как только могу. Нона что-то кричит вслед, но ничего не слышу, не оборачиваюсь, не позволяю себе ни о чём думать, но всё-таки в сознании бьётся мысль, что путь обратно в город мне неизвестен.
