— Надо же, ты умеешь разговаривать. Это хорошо.
Уверена, он прекрасно знает, что умею, но намеренно поддевает меня, а в следующее мгновение шумно выдыхает, и его взгляд гаснет.
— Ты нас ненавидишь. Мы — чудовища, которыми тебя пугали в детстве, не так ли? Можешь не отвечать: плевать, что говорили твои дикие соплеменники. Я ощущаю твой страх. Это даже хорошо, что ты боишься: значит, жить хочешь. Я за подобное — совершенно естественное стремление. Так что не закипай напрасно. Я всего лишь хочу поговорить.
Его первые слова зажигают во мне искры, подобные тем, что раньше прыгали вокруг тела, а другие, наоборот, оказываются потоком холодной воды, падающей с горной вершины, — воды отрезвляющей и обессиливающей.
— Как ты думаешь, почему герб станции синий, а в зелёном круге с золотой лентой над ладонями летает красная бабочка?
Я не знаю, что такое «герб», но перед внутренним взором сразу возникает символ Тальпы.
Цвета. Он спрашивает меня о цветах.
— У каждого крыла свой оттенок… В символе Тальпы… отражается их единение…
Я заикаюсь, однако Мучитель вдруг сжимает губы и задумчиво качает головой с одобрением, на которое я и не надеялась.
— И что символизирует зелёный?
Мне вспоминаются Белый город на трёх островах, Река и Море, в стороне — Материк, покрытый массивами лесов и рядами высоких белых деревьев с вертящимися на ветру крыльями.
— Природу и саму жизнь, — отвечаю я наконец, и Мучитель снова поощрительно кивает.
— А что находится в Третьем крыле? — спрашивает он, глядя на меня очень внимательно и выжидающе.
Я встречаю этот взгляд, пытаясь осознать, в чём заключается скрытая опасность, и вдруг в сознании звучат слова Дэнниса: «Генерал не хочет, чтобы ты видела дорогу, опасается, что ты попытаешься сбежать».
— Не знаю, — признаюсь я, прикусывая язык, чтобы не сказать, что даже если знала бы, то не ответила.
Глаза Мучителя загадочно блестят, и он едва заметно улыбается, когда говорит:
— Что, если бы ты встретила человека, который спросил напрямую, откуда ты?
«Генерал рассчитывает, что при встрече с… определёнными людьми ты проявишь рассудительность. Он надеется, что ты сможешь если не выступать полноправным участником переговоров, то хотя бы намекнуть нелегальным гражданам, кем являешься. Однако сказать открыто будет нельзя».
Под проницательным взглядом Мучителя я, набрав в лёгкие воздуха, тихо произношу:
— Если бы вы указали мне на него, как на особого, я бы сказала, что рассветы и закаты на планете до сих пор потрясающие.
Глаза выдают Мучителя раньше, чем какие-либо эмоции отражаются на его лице: они откровенно искрятся, и я понимаю, что, возможно, выиграла у жизни надежду на спасение. Хотя бы на краткий миг.
— А ты не такая глупая и наивная, какой кажешься, верно? — спрашивает Мучитель, криво улыбаясь. — Я рассчитывал, что общение с Дэннисом и три дня раздумий позволят тебе сделать правильные выводы и не разочаровать меня. Поступай так же и впредь. Иначе, — он вдруг делает несколько больших шагов ко мне, и я не успеваю даже пошевелиться, как Мучитель уже нависает надо мной, но не пытается приблизиться или прикоснуться. — Иначе страшные сказки, которые тебе рассказывали в детстве, покажутся забавными историями по сравнению с тем, как я поступаю с людьми, которые меня разочаровали.
По спине пробегает холодок. Руки трясутся. В груди ёкает, но страх уходит гораздо глубже. Впервые я на него смотреть, не боюсь, что Мучитель может схватить или ударить меня. Однако теперь мне страшно по-настоящему: догадываться, что он со мной сделает, если посчитает, что я его подвела, — это гораздо серьёзнее, чем раны, которые он может нанести прямо сейчас.
Он отступает так же внезапно, как приблизился, и направляется к двери.
— Меня зовут генерал Бронсон, — вдруг сообщает он, не оборачиваясь. — Понимаешь, что означает «генерал»?
Я провела здесь достаточно времени, чтобы догадаться. Но для меня он останется Мучителем, ведь его появление всегда будет означать страх и страдания.
— Воин, — сообщаю я вслух.
Он оборачивается лишь на мгновение и говорит:
— Умница, — прежде чем исчезнуть за дверью и оставить меня в одиночестве с моим замешательством.
* * *
Как только по ту сторону стекла появляется Коди с портфелем за спиной, я сразу же вскакиваю и подбегаю к преграде. Ещё не дойдя до комнаты, парень мягко меня упрекает:
— Ты должна быть осторожнее. Я мог прийти не один, и тогда стало бы понятно, что ты видишь сквозь одностороннее стекло.
Дверь открывается, и Коди оказывается передо мной.
— Узнай об этом Бронсон — и у тебя будут серьёзные неприятности. Хочешь видеть его здесь?
— Он уже приходил.
Коди замирает на несколько секунд, а потом встревоженно спрашивает:
— Обидел тебя? Причинил боль?
— Нет, — спешу успокоить парня. — Проверял, насколько я… дикая.
— Сочувствую.
Он грустно улыбается в ответ на мою заминку, неловко переступает с ноги на ногу, а потом, вдруг вспомнив, опускает портфель на виртуальное кресло и произносит:
— Я принёс тебе фрукты.
Коди достаёт бананы, мандарины и несколько гроздей винограда. Они выглядят чудесно, но меня совсем не интересуют.
— Он так и не вернулся.
Я не спрашиваю, но надеюсь на ответ. Понимая это, Коди тяжело вздыхает.
— Ещё нет. Они должны всё тщательно… продумать.
На последнем слове он запинается так, как будто говорит не правду, а у меня хватает сил только на то, чтобы прошептать:
— Так долго…
— Всего три дня, — откликается парень, пока чистит мандарин, а затем протягивает мне: — Не волнуйся. Лучше ешь, нужны силы.
Я беру угощение, но так и не ем.
Значит, прошло три дня с тех пор, как глазами увидев станцию, на которой нахожусь, сердцем я почувствовала многое другое, что напугало меня по-настоящему. Мне не забыть ужасающее квадратное лицо, испещрённое морщинами, улыбку, которая уродовала его ещё больше, брови, грозно нависавшие над тёмными, злыми глазами, один из которых блестел красноватым оттенком, и мне казалось, что обладатель этого чудовищного лица видел меня насквозь.
«Я сдержу обещание! В следующий раз я отвечу на все твои вопросы» — это последнее, что сказал Дэннис, прежде чем уйти. В ответ я пообещала исцелить его сердце…
Погружаюсь в тревожные воспоминания с головой и вздрагиваю от неожиданности, когда голос Коди возвращает меня к действительности:
— Ешь. Мандарины должны быть сладкими.
Он чистит ещё один, хоть я и к предыдущему не притронулась, протягивает мне несколько долек, а затем сам съедает одну, словно показывая, как правильно это делать. Не желая обижать парня, я кладу дольку в рот и жую её без всякого желания, пока наконец не начинаю ощущать кислый вкус. Наверное, удивление отражается на моём лице, потому что Коди обречённо заявляет:
— Ты права: в этот раз не очень.
После его слов я энергичнее съедаю оставшиеся дольки и даже беру гроздь винограда, но она кажется мне безвкусной.
Коди берёт гроздь, отрывает пару виноградин и закидывает в рот.
— У вас, наверное, фрукты слаще, — вдруг говорит он, и я всем своим существом ощущаю, насколько он прав. — Вы выращиваете деревья?
Коди спрашивает с таким искренним интересом, что я сразу же отвечаю:
— Да, мы стараемся дополнительно насыщать растения солнечной энергией, и плоды, конечно, оказываются во много раз вкуснее, чем эти.
Я запоздало понимаю, что, в сущности, оскорбила тальпов, но Коди это, похоже, не задевает.
— И как вы это делаете? — с интересом спрашивает он, забывая о том, что ел виноград и пристально глядя на меня, словно ничего вокруг больше не видя.
Мне становится не по себе от такого внимания, но в этот момент парень, как будто очнувшись, переводит взгляд на гроздь винограда в своих руках и неожиданно грустно говорит:
— Хотел бы я так выращивать деревья у матери в саду. Она любит фрукты, но её — не самые вкусные. Она уверена, что химическая пыль на моей одежде вредит её растениям. Это, конечно, ерунда, но если бы она смогла выращивать их, то не только наслаждалась бы ими сама, но и продавала.
