так он на меня смотрел в «Диких грезах» в тот самый вечер, когда принял меня за куртизанку. Его глаза… Я никогда не видела такого глубокого зеленого цвета, просто потрясающий редкий цвет, никогда не видела такой ни у одного жителя Оруанска. Мы замираем на целое мгновение, изучая лица друг друга, затем он говорит:
— Едят, но сейчас я испытываю другой голод.
Мои глаза мгновенно расширяются, я испытываю страх! Он хочет меня… Съесть? Я тут же нервно заерзала на стуле.
— Ох, нет, — качает головой он, — Другой голод, Вивьен. Твои губы, которые ты так часто облизываешь, напомнили мне о том, как сексуально ты целуешься.
От его слов я вспыхнула как свечка, щеки залились румянцем, внизу живота сладко заныло. Я сразу же вспомнила с каким трудом пыталась собрать свои мысли и как отчаянно хотела, чтобы он не останавливался в ту бешеную ночь.
— Вы с другом ищете убийцу? — продолжаю задавать вопросы, пытаясь избавиться от вожделенных мыслей.
— Можно и так сказать.
— Значит, мы на одной стороне, — выдыхаю я, продолжая закидывать в себя безвкусную пищу.
В его глазах такая нежность, что я не выдерживаю и отвожу взгляд. Она сбивает меня с толку. Я совершенно не знаю этого нечеловека. Анзель продолжает меня разглядывать, уже не так пристально изучает мой, рот, но интерес ко мне не угасает. Затем он говорит тихо-тихо, почти одними губами:
— Тот, кто утверждает, что месть — сладка, никогда не пробовал по-настоящему сладких вещей в жизни, Вивьен. Месть не приносит облегчения, запомни это.
— Это уже не тебе решать, — немного резко говорю я в ответ.
— Не спорю, — его же голос спокоен, он знает, что я испытываю в этот момент и не думает давить.
— Что за соглашение? Между вампирами и алхимиками.
Анзель делает глубокий вдох, затем медленно выдыхает:
— Давно не отвечал на такое количество вопросов.
Я выгибаю бровь и поворачиваю голову на бок.
— В соглашении много пунктов, нас же, на данный момент, интересует лишь один.
— Нельзя убивать тех, кто ворожит, — повторяю я его слова.
— Верно. Ворожилы очень важны и их убийство — настоящее оскорбление, брошенное вампирам в лицо, — Анзель говорит ожесточенно, я же ловлю себя на мысли, что теперь сама разглядываю его рот… Клыки, если быть точнее, но их не видно.
— Почему ворожилы так важны для вампиров?
— Ворожилы становятся алхимиками, как ты уже догадалась, и у каждого свои способности, сильные или слабые, для нас это не имеет значение, — Анзель чуть наклоняется вперед и теперь его лицо тянется к моему через узкий деревянный кухонный стол, ножки стула поскрипывают по мраморному полу, — Для вампиров, я имею в виду. Что ты знаешь о таких как ты?
Его, казалось бы, простой вопрос сбивает меня с толку. Я хмурюсь, и пауза в нашем разговоре затягивается.
— Говори все что знаешь, что угодно, это не экзамен, — его голос спокоен, никакого сарказма и едкости.
— Не знаю, знаю только то, что говорят: каждого ребенка в десять лет проверяют на способности, если способности достаточно сильные — могут отправить на обучение во дворец за счет государства, если сильны, но недостаточно, то можно за свой счет обучиться у Алхимика. Мадлен была сильна, но…, - я запинаюсь, совершенно не хочу ему рассказывать о том, что у Мадлен остался неотработанный долг, но он говорит это за меня.
— Мы знаем про неотработанный долг Мадлен.
— Что? — удивляюсь я, — Откуда?
— Мы говорили о тебе с Галемиром, — Анзель говорит холодно, даже жестоко, снова этот тон ненависти к Алхимикам, — Он хочет, чтобы ты отработала долг Мадлен… После своего обучения…
— Что? Не понимаю…
— Знаю, он с тобой еще не говорил…
— Зачем ты говорил с ним обо мне? Какое обучение?
Мысли в голове прыгали туда-сюда, Анзель выложил мне очень много информации за этот вечер и теперь она калейдоскопом расползалась в уме.
Когда в коридоре раздался топот кирзовых сапог, я поняла в какой идеальной тишине мы с ним находились и как мне нравилось это общество. Их, по меньшей мере, трое, топающих как слоны.
Я мгновенно подскочила, как затравленный зверек. Анзель же поднялся медленно, статно. Он их не боялся. Будто он вообще ничего и никого не боялся. Он медленно обходит стол и останавливается рядом со мной. Я совершенно не боюсь этого вампира, я боюсь тех людей, что вот-вот ворвутся в эту кухню. Его пальцы вдруг берут мою руку. Горячая кожа обжигает, заставляет сердце стучать быстрее. Он такой загорелый, такой горячий, он совершенно не похож на бездушных!
— Ты сможешь мне помочь выбраться отсюда, когда все закончится? Перед тем, как вы уедете? — внезапно для себя спрашиваю я.
Его рука поднимают мою руку и его горячие, слегка обветренные губы касаются костяшек моих пальцев.
— Если захочешь.
Глава 10. Удача или случай
Солнце сегодня светит ещё ярче, чем вчера, но мое настроение мрачно, как безлунная ночь. Сегодня мое седьмое утро в башне послушников. И каждое утро начинается одинаково: до завтрака меня заставляют бегать вокруг тренировочного поля, где занимаются остальные послушники. Я пыхчу, наверно, целую вечность как белка в колесе вокруг послушников, которые частенько бросают на меня заинтересованные взгляды. Когда это экзекуция заканчивается я несусь переодеваться и на завтрак. Не сказала бы, что я слабая, но эти пробежки заставляют задуматься о моей не лучшей спортивной форме. После завтрака я изучаю историю Алхимиков до самого обеда. От этих букв у меня даже зубы скрипят. Это настолько скучно, что иногда я теряю суть и мне приходится перечитывать одну и туже главу несколько раз. А все почему? Потому что мой надзиратель — сухая женщина с длинными редкими волосами, заплетенными в косу, уложенную на макушке, требует от меня полноценного пересказа прочитанного. В обед я просто таращусь в стол, пытаясь прийти в себя от переутомления историческими фактами, которые вообще неизвестно зачем запихивают в меня целыми книгами. После я тащусь (да-да, именно тащусь, потому что к обеду устаю до состояния перегретой на солнце медузы) на самое интересное занятие для меня — изучения сплавов Алхимиков. Мы изучаем самый простой фолиант, с который справится и подросток, я видела подобную в классном помещении Луциана. И это такое наслаждение изучать это книгу на равных с другими учениками. Чтобы я не думала, но все мое естество ликовало, когда мои пальцы касались старых потрепанных секретных для остальных людей страниц. И самое ужасное именно смерть Мадлен привела меня к этому пути. Я ни за что
