Но ведь ты же даже не можешь сказать, что у него есть чувства, рассуждала я сама с собой. Почти все время он ходит с тем же застывшим лицом, с которым просыпается.
Так что, это значит, что его чувства нельзя ранить? — грозно спросила бабуля Мэй со своего постоянного места у карточного столика где-то на переднем плане моего мозга. Сейчас она вроде как играла в карты с Человеком-Пауком, Бобом Хоупом и Авраамом Линкольном. Хлопнув по столу стаканом холодного чаю, она пошла под Боба тузом червей и спросила: Ты когда-нибудь задумаешься, как ему много надо работать, чтобы показать миру такое лицо? Эта его физиономия — как плотина Гувера. Ты хоть можешь себе представить глубину страдания, которое за ней накопилось?
Я глянула на Вайля из-под ресниц. Вообще-то могу.
Пока Бергман пытался идентифицировать лица из толпы, гости оставались спокойными, вежливыми, ожидающими. И долго ждать не пришлось. Сперва оттуда, где располагались каюты, вышла миниатюрная, стройная как тростинка женщина в красном атласном платье. Волосы она убрала вверх, как принято у китаянок — когда кажется, что волосы сейчас спрыгнут с головы дамы и обовьются вокруг горла какого-нибудь бедолаги. Лицо ее белело традиционным макияжем, глаза подведены черным, губы — красным. На боку — пара блестящих черных стержней.
Резкое движение руки — и стержни превратились в два широких веера. На одном красовалось изображение воина, одетого в длинную золотую мантию и перепоясанного мечом. На втором — золотой дракон, лениво бредущий по дну реки. Женщина начала танцевать — медленными грациозными движениями, двигая веерами так, что сперва будто воин бился с драконом, а потом дракон возникал из воина.
— Умеет, — выдохнул Коул.
— Ну и как мне с этим конкурировать? — спросила я.
Вайль пригвоздил меня к месту тем ледяным взглядом синих глаз, который я про себя называла «интеллектуальным». А потом, потому что я отлично его знала, я увидела, как он представляет себе меня в сценическом костюме, колышущуюся под древние ритмы — и глаза у него потемнели.
— Для некоторых даже сравнения не будет, — ответил он.
У меня пересохло в горле. Опустив взгляд на его губы, я подумала, что случилось бы, если бы кому-то из нас хватило смелости — когда мы вроде как поцеловались, — просто отпустить вожжи. Взорвались бы наши миры новыми цветами, чудесами, дивами? Или мы бы уже уничтожили друг друга?
Мы встретились взглядами. По его меркам нельзя сказать, что он давно меня знает, но знал настолько хорошо, что я иногда могла сообщить ему что-то, даже не раскрывая рта. Обычно по работе. Вон за тем кустом кто-то спрятался — дай мне тридцать секунд занять позицию до того, как начнешь действовать. Я уберу вот этого, который меня достает.
Сейчас я хотела сказать нечто иное.
Тот поцелуй застал меня врасплох, напугал до чертиков. Дал понять, как сильно можешь ты потрясти мой мир. И очень мне понравился. Дай мне немножко времени разобраться, ладно?
Он сел ровнее, и на лице — на одной его стороне — медленно приподнялся угол рта в улыбке. Глаза смягчились до карих, и он кивнул мне, и я поняла, что все в порядке.
Гром аплодисментов вернул мое внимание к телевизору. Танцовщица закончила танец, переждала овации, потом повернулась к публике и поклонилась так низко, что могла бы укусить себя за коленку, если бы вдруг приспичило. Зрители тоже поклонились, и из темноты выступил Чень Лун, входя в поле зрения камеры.
Я видела снимки Луна, сделанные во время его прошлых приездов в Штаты. Там был среднего роста крепыш с элегантными усами и бородой. Пронзительные карие глаза, надменное лицо, говорящее, что его обладатель полностью убежден в концепции расового превосходства. Сейчас я увидела совершенно иной портрет. Он так исхудал, что кожа будто прилипала прямо к черепу — без всякой подкладки в виде жира или мышц. Волос на голове не было. Не было даже бровей, отчего еще резче стали выделяться морщины.
— У него рак? — спросил Коул.
На это никто не знал ответа.
Танцовщица протянула руку, Лун на нее оперся. Сперва я подумала, что это перчатки, потом заметила, что темная ткань покрывает обе руки. Что-то в их форме мне не нравилось, но я не успела присмотреться, как танцовщица повернулась и повела его к мягкому креслу, поставленному для него точно напротив тех дверей, из которых он только что вышел. С навеса по обе стороны кресла свисали два флага, которых раньше не было, и хотя их трепал ровный ветер, можно было рассмотреть, что на них изображены золотые драконы на сочном зеленом поле.
Лун неспешно и ровно прошел мимо гостей, и его золотая мантия от шеи до щиколоток шелестела на каждом шагу. Когда он дошел до кресла, танцовщица встала перед ним, загородив его, пока он поправлял одежду. Когда она отошла, он уже сидел. С ногами в кресле, подогнув под себя колени.
— А вот это странно, — сказала я.
Потом были еда, питье и вежливые разговоры. Танцовщица заиграла на инструменте, принесенном откуда-то из помещения. Не такая музыка, под которую можно танцевать рок, но для выпивки и закуски вполне. А потом она запела.
— Черт побери! — воскликнула я. — Будто ей кто-то нос пилит изнутри зубной нитью!
Коул заткнул пальцами уши.
— Вы уверены, что наш объект не она? Я не сомневаюсь, что тут дело верное: такой шум — страшная угроза национальной безопасности.
— Бергман, — спросил Вайль, игнорируя наш подростковый юмор, — у тебя есть какое-нибудь объяснение, почему Лун сидит, подогнув колени?
— Понятия не имею. У него все закрыто, кроме головы, поэтому я не знаю, как взаимодействует броня с его телом. — Очень профессиональный подбор слов, но ярость задрожала в голосе Бергмана, будто говоря открытым текстом: «Если бы этот гад оказался один во вселенной, где нет закона, я бы ему голову оторвал и пронес бы на копье через весь город».
Отвечая на эти невысказанные чувства, я обратилась к Вайлю:
— Знаешь, я вот думаю, не надо ли нам с тобой туда еще раз съездить. — Только на этот раз на более приличной лодочке. — Лун сейчас просто идеальная цель.
— С виду — да, — кивнул Вайль. — Но не беспечность помогла ему прожить так долго. — Он задумался. — Нет, подождем. Пусть считает принятые меры безопасности достаточными.
— Они наверняка достаточны, — ответил ему Бергман печальным и все же гордым тоном. — Как только броня обнаружит опасность, капюшон автоматически прикроет голову. Этот вамп не умрет от обычного оружия.
— Должны же быть какие-то дефекты в броне, — сказала я, подавляя желание что-нибудь разбить. Как Бергман. — Ты же хочешь получить свое изобретение обратно?
