Невольная улыбка скользнула по женским губам. Исса знала, кто на самом деле менестрель, но никак не могла окончательно принять этот факт. Но маленькие, незначительные жесты зачастую говорят намного лучше об истинной сути разумного, чем любые речи.
Санах хотел ласки. Ему требовалось чувствовать, осознавать, что он не один. Что вокруг не бессловесные твари, коим он повелитель и господь, а те, кому он равен. Или кому может стать ровней. Пусть даже ныне и преобладают иногда звериные привычки — как жест-просьба тепла.
— Дэйал тоже здесь? — поинтересовалась Исса, когда юноша устроился рядом.
— Да, где-то тут, — беспечно отмахнулся тот, разом обретя спокойствие.
Исса чуть не вздохнула, поджав губы: впору позавидовать и попытаться (или пожелать) найти собственный источник мгновенного успокоения. Но — его не существовало. Это она всегда была столпом и опорой для своей семьи и своего дома. Того, на кого можно без оглядки опереться, не ожидая обмана или предательства — просто не существовало. Такова суть Темных. Саннах же продолжил болтать, не противясь собственной сути.
— Только как обычно — молчит величественно, вздыхает и ничего не делает. Разве что руки в рукавах прячет.
— Вы не правы, юноша, — раздавшийся из темноты глубокий голос подтвердил беспечный треп Санаха — пророк действительно не оставил их на произвол судьбы. — Если бы не мои призывы, вы бы так и сидели ровно на скамейке, вздыхая и причитая о своей судьбе, даже не подумав проверить кладку.
— Да ладно! — мрачно засопел менестрель, уличенный в одном из излюбленных своих грехов — жалоб на жизнь. — Я бы…
— Какую кладку? — перебила беззлобную пикировку Исса.
Отношения порожденного тварями и светлого фаери с самого начала напоминали ей детские разборки с дразнилками и яростным пыхтением, когда один малолетний драчун пытается задать другому трепку. И оба не знают, как это правильно делать. Сперва Исса очень удивлялась, ведь пророк мало того, что должен не любить Санаха, но и выглядел умудренным годами. Однако потом пришло понимание, что именно таким способом лучше всего держать под контролем неуемную болтовню менестреля и выведывать его планы — сам преподносит на блюдечке, разбалтывая даже то, что желал держать в секрете.
— Стенную. В стене то есть, — мгновенно ответил юноша, не дозволяя даже словечка вставить Дэйалу. — Там потайной ход оказался, представляете? Совсем как в легендах! Вот этот, с постным лицом, сказал, куда нажать, открылся вход, потом лабиринт, а потом мы здесь. Сидим зачем-то. Зачем сидим? Идти надо!
— Нам следует ждать, — веско обронил пророк. — Мать дома Дит, здесь я объявлю пророчество для вас, когда придет время.
— Скоро оно придет? — Исса постаралась утихомирить забившееся в груди сердце. Она все же узнает, как спасти Темных!
— Уже скоро. Ждать осталось недолго.
Ждать… Исса привалилась к стене, машинально продолжая почесывать Санаха, словно большого кота. Тот разве что не мурчал, но и не баламутил воздух своей болтовней. Пещера постепенно погружалась в вязкое молчание, где еле слышалось дыхание и небольшая возня со стороны менестреля.
Темные умели ждать. Их стихия — плетение интриг, да и разве может быть иначе в обществе, где правят умные и коварные женщины, не умеющие любить? Высшее искусство интриги — остаться в стороне от придуманного и воплощенного тобой в жизнь, чтобы ни капли подтверждений не запачкали репутацию. Подозрения могут быть, они даже зачастую приветствуются — сложно опасаться ту, о чьей силе и хитрости не знаешь, кого считаешь видной как на ладони.
Исса, хоть и была достойной дочерью своей матери, не могла потягаться с жившими или воспитывавшимися при дворе. Род Дит всегда стоял на охране границ, воспринимаясь простоватыми вояками. Потому Иссе пришлось самой создать себе странную репутацию. Ее боялись, потому что не знали, на сколько она на самом деле неискушенная в лавировании в подводных течениях. Знания о них решают далеко не все. Несколько совпадений и глупых поступков в начале карьеры — и вот о тебе думают, как о холодной и расчетливой стерве, что может вонзить клинок в спину (и не только фигурально) любой, кто встанет на пути. Потому когда Великая Мать отправила ее прочь, многие вздохнули посвободнее и дали волю своей до сей поры подавляемой фантазии.
С тех пор ее боялись еще больше.
Постепенно, почти незаметно для запутавшихся в патоке тишине беглецов, пространство вокруг начало светлеть, словно из воздуха капля по капле изыми темноту, от чего он не светлел — нет. Обретал неяркую серость, в которой становилось возможно разглядеть свои руки и силуэты вокруг.
Легкая поступь возвестила о чьем-то приближении. Насторожившись, Исса вновь попробовала воззвать к своей силе, и вновь — безрезультатно. Оставалось тихо подняться, чтобы встретить врага или друга с гордо выпрямленной спиной, как и следует дроу. Скорее — врага, друг здесь вряд ли появится.
Санах затаился за Иссой, что стояла опираясь о стену ладонью. Камень холодил кожу и чувствовались крохотные капли воды, скопившиеся на его поверхности. Если бы только контроль вернулся, можно было бы хотя бы побороться, а так…
Каждая секунда перед боем тянулась медленно-медленно, чтобы вслед сорваться каплей с острия ножа и стремительно утянуть за собой в пучину битвы, где нет места лишним мыслям, лишь отточенным движениям и рефлексам.
Появившийся из одного из тоннелей силуэт с каждым шагом становился все четче, обретая ясность и объем, как рисунок под кистью опытного живописца, заставляя Иссу все больше каменеть.
— Госпожа, — Ильнар поклонился женщине, точно нарочно не замечая никого другого.
— Что тебе нужно, предатель? — процедила та сквозь зубы — в том числе от боли за грудиной, с каждым мигом разгоравшейся все сильнее.
— Простите, госпожа, я был вынужден так поступить, — твердо и почтительно отозвался Ильнар, склоняя голову. — Я боялся не успеть, и рад, что мои опасения не оправдались. Простите, я вынужден.
С этими словами он стремительно шагнул вперед и прижал раскрытую ладонь к груди Иссы. Пальцы уперлись в горло точно в запрете двигаться, ведь одним легким движением можно лишить жизни, центр ладони оказался ровно там, где расцветал огонь боли.
Захрипев, Исса выгнулась в попытке очутиться подальше от руки мужчины, но ничто не могло помочь ей вырваться прочь. Пальцы бессильно скрежетнули по стене, до крови ломая ногти.
Скулящий от ужаса Санах пытался подальше отползти от страшной парочки Темных, окутанной алым сиянием. Он даже не догадался встать встать, так и остался сидеть и полз, не в силах оторвать взгляд, на заду, отталкиваясь от пола руками и странно подволакивая ноги, пока не уткнулся спиной в пророка. Тот продолжал возвышаться невозмутимым столпом, вросшим в пол. Даже рук, переплетенных в свободных рукавах хламиды, не вытащил.
— Все, простите, — Ильнар подхватил Иссу и прижал к себе, легонько гладя по волосам. — Простите, госпожа, так было необходимо.
— Кто ты? — прохрипела Исса, обессиленно вцепившись пальцами за грубую ткань походной куртки мужчины. — Что ты со мной сделал?
Яркий свет, пролившийся сверху, заставил всех встрепенуться. Даже невозмутимый пророк сделал пару шагов к стене, точно освобождая кому-то дорогу.
Свет с безжалостной ясностью, с какой южное солнце подчеркивает морщины молодящейся красотки, показывал каждый камешек на полу и каждый барельеф на стенах пещеры.
Исса глянула на пол, через плечо и застыла, лишь пальцы еще крепче вцепились в куртку, чей болотный, защитный цвет казался неуместным посреди серой пещеры.
Нет, не пещеры — храма. Легендарного, давно утерянного Храма Четырех.
Четыре дракона сплетались в танце на когда-то искусно вырезанном на полу рисунке. Время не пощадило его, и два дракона только угадывались. Но остальные два на диво хорошо сохранились, словно только-только вышли из-под резца художника.
Четыре высоких входа вели вели в четыре галереи, выходящие на четыре стороны света, и над каждым входом парил дракон, вырисованный в этот раз краской, с такой тщательностью и любовью, что можно было бы различить каждую чешуйку, будь они нужных, драконьих размеров. Два дракона почти стерлись, а два — сохранились.
