Губы уже болели. Отросшая к вечеру щетина на щеках Пола натирала, как мелкий наждак. Мое лицо горело. Но это было лишь еще одним признаком жизни — щеки симуляторов были безупречно гладкими. Идеальными. Но мужчина не должен быть идеальным.
Кажется, Пол забыл про мои руки. Я сама не заметила, как зарылась в его волосы, неистово прижимая к себе. Как обхватила его ногами, стискивая бедра. Наконец, он отстранился, навис надо мной, опираясь на руки. И просто молча смотрел, будто позволял мне сделать то, что я так хотела. Я потянулась к его рубашке, неверными пальцами одну за другой расстегивала мелкие перламутровые пуговицы. Коснулась гладкой груди, и от этого касания обдало жаром. Под ладонями перекатывались бугристые каменные мышцы. Видимо, тренажеры в этом доме стояли не просто так.
Пол отстранился, стянул рубашку и швырнул на пол. Ослабил ремень брюк, ставших катастрофически тесными. Мне стало почти стыдно за свои недавние предположения. Он вновь завел мои руки назад, потянулся к корсету и начал медленно расстегивать крючки. С каждым движением упругая грудь, зажатая, будто в тиски, открывалась все больше, вырывалась на свободу. Пол отшвырнул красное кружево и обхватил раскаленными губами напряженный торчащий сосок. Другую грудь накрыла рука. Я вскрикнула, дернулась, чтобы вновь зарыться пальцами в волосы, но вспомнила его пожелание и просто вцепилась в простыню. Губы сменяли зубы, даря сладкую боль. Мое тело пульсировало, отзывалось, требовало.
Поцелуи скользнули на живот, горячий язык очертил пупок и рисовал дорожку вниз по тонкому кружеву трусиков. Дыхание опалило самое чувствительное место, и я почувствовала, как Пол стянул ткань и прижался губами, одновременно поглаживая мои бедра. Я вскрикивала, ерзала, выгибалась от этих прикосновений. Мои ноги уже были у него на плечах, и руки Пола с нажимом мяли ягодицы. Когда наслаждение стало нестерпимым, я выгнулась, задерживая дыхание на вдохе, попыталась отстраниться, но он крепко держал меня, пока я не затихла и не обмякла в его руках.
Я не узнавала его взгляд. Мутный, шальной, опасный. Не было прежней сдержанности, прежней холодности. Пол встал и стащил штаны вместе с бельем, высвобождая налившийся член. Внушительный, толстый, перевитый вздутыми венами. Будто вытесанный из камня. Я села в кровати и подалась вперед, мучительно желая дотронуться. Почувствовать под пальцами, коснуться губами. В Центре я видела десятки симуляторов. Искусственных, но исполненных предельно натуралистично. Достоинство Фирела ничем не уступало. Хотелось коснуться, провести языком, ощутить вкус.
Пол не запрещал, и я сочла это разрешением. Потянулась и обхватила пальцами толстый ствол, чувствуя, как он дрогнул под моими прикосновениями и еще больше устремился кверху. Я заглянула в лицо Фирела, он лишь едва заметно кивнул. Я обхватила крепче и стала водить рукой вверх-вниз, коснулась губами яркой головки, с каждым движением забирая в рот все больше. Я это умела, и даже сдавала, мать его, экзамен. Пожалуй, я действовала, как заправская шлюха, и моего партнера это, кажется, заводило. Пол намотал мои волосы на кулак и контролировал движения, чтобы я не заставила его кончить. Наконец, отстранился, опрокинул меня на кровать и впился в губы, накрывая всем телом. Он был очень тяжелый, как каменная плита, но я млела под этой тяжестью, ощущая его силу, свою слабость. Я хотела покоряться его рукам, его воле, его желаниям.
Он посмотрел мне в глаза:
— Ты готова?
В горле пересохло, и я едва смогла выдавить слово:
— Да.
Не скажу, что я не боялась, потому и брала таблетку. Нам показывали слепки эмоций, слепки этой боли разной градации, но лишь сделали медвежью услугу. Боялись все девочки, потому что никто заранее не знал, как будет конкретно у них. Может, легкий дискомфорт, а может дерущая боль, которую сложно описать словами, и лужа крови, как на бойне. Случай редкий, но возможный. Эта угроза так и оставалась нашим ночным кошмаром. Каждой из нас. Не знаю, зачем они это делали. Когда совсем не знаешь — гораздо проще сделать шаг.
Пол снова целовал меня, одновременно раздвигая мои ноги и примеряясь к входу. Я жадно отвечала, стараясь не думать. Наконец, он подался вперед, удерживая меня за плечи, и замер, всматриваясь в мое лицо, давая привыкнуть к ощущениям. Я вцепилась в его руки и запрокинула голову. Не смертельно.
Едва боль начала отступать, Пол медленно задвигался:
— Потерпи, девочка моя, я буду аккуратным.
Он снова склонился к моим губам, стараясь сгладить неприятные ощущения, но тело привыкало. Проникновение не вызывало особой радости, но было вполне терпимым. Меня больше заботило, чтобы Пол остался доволен. Через некоторое время он задвигался быстрее, безжалостнее, потом замер на вытянутых руках и запрокинул голову, сцеживая стон сквозь зубы. Я чувствовала, как меня наполняет горячее семя. Потом Пол обмяк и снова накрыл меня всем телом, нежно целуя:
— Ты моя. Только моя.
25
Я даже не предполагала, что можно быть такой счастливой. Если раньше я старалась смотреть на Фирела, как на работу, то теперь буквально растворялась в нем. Кейт долго смеялась, констатируя, что я влюбилась. Хотя, она сказала не так: втрескалась. Пусть. Мы болтали по видеосвязи вечерами, когда я ждала Пола. Кейт была искренне рада за меня. Это всегда чувствуется. И я не могла выразить, как была благодарна за эту поддержку. Дарка бы тоже поддержала, она умела так же искренне радоваться. Она бы обязательно понравилась Кейт. Я порой представляла, как бы мы сидели где-нибудь в кафе, втроем… Я бы хотела съездить в Муравейник, зайти по старым адресам. На улицу Красных фонарей и в нашу с отцом квартиру. Она все еще формально была моей, но сейчас там наверняка обосновались бродяги, а все, что представляло хоть какую-то ценность, вынесли несколько лет назад. Она будто тянула меня на дно, как веревка, не позволяющая оторваться. Отвратительная пуповина. Нужно съездить в управу и отписать эту рухлядь в городской фонд без требования компенсации. И забыть навсегда. Но не думаю, что Фирел одобрит этот визит. Сделать это втайне невозможно — я не могу и шагу ступить без охраны. По крайней мере, точно не сейчас, тем более Пол подарил мне роскошные апартаменты в квартале от Центрального банка. Совсем недалеко отсюда. Но я была там всего один раз не дольше часа. Лишь чтобы запеленговать новый адрес для отчета в департамент и дождаться одобрения. Фирел плевал на правила департамента, предписывающие мне ночевать в собственной квартире минимум дважды в неделю.
Сегодня я проснулась, едва занимался рассвет, некогда было разлеживаться, но Пола рядом уже не было. Порой мне казалось, что он вообще не спит. Я провела рукой по простыням на его половине, будто хотела почувствовать тепло. Мы почти месяц просыпались рядом… или почти рядом, как сейчас. И я все еще не верила, что это происходит на самом деле. Наша первая ночь просто перевернула мой мир, и теперь казалось, что без этого мужчины я не смогу даже дышать. Кому-то нужны годы, а кому-то короткий миг. В его присутствии замирало дыхание, подкашивались ноги. Я чувствовала себя слабой, ведомой. Теряла контроль от его касаний, покорялась сильным рукам и, наверное, без колебаний прыгнула бы в пропасть, если бы он попросил. Меня не оставляло чувство, что Центр, департамент были лишь для того, чтобы прийти к нему. При воспоминании о его губах тело охватывала мучительная истома. Я жила нашими ночами. Жарким дыханием, своими криками, его шепотом, сокрушительными оргазмами, порабощающими мое тело. Одинокие утренние пробуждения оставляли ощущение пустоты, отчаянной ломки. И тогда я ложилась на его подушку, жадно вдыхая любимый запах морозного дерева.
На прикроватной тумбочке запищал мой коммуникатор. Мартинес.
— Доброе утро, мисс Абьяри.
— Доброе утро, Сандро, — я улыбнулась, произнося это имя.
О да, у него, оказывается, было имя. И оно мне нравилось. Разговаривать с Сандро всегда было приятнее, чем с агентом Мартинесом — так он казался гораздо человечнее. Фирел не запрещал — и бедняге приходилось терпеть. Пусть считает это мелкой местью за нотации у торговых галерей. Кажется, я буду помнить это вечность.
