— Пожалуйста, тише! — взмолилась я, оглядываясь на запертую дверь.
Грязно выругавшись, он опустился обратно на постель, развернул меня спиной к себе и принялся раздраженно водить гребнем по волосам, с силой дергая колтуны. Я молча терпела.
— Не фрейлины, а сборище шлюх. Ты можешь велеть им заткнуться за шитьем?
Я не стала разубеждать его в источнике информации.
— Не могу… — усмехнулась я.
Он снова выругался, потом отложил гребень, пропустил гладкие пряди меж пальцами и перекинул их на одну сторону. С шумным вздохом обнял меня со спины, устроил подбородок на плечо и принялся выводить пальцем узоры на внутренней стороне запястья, рождая мурашки.
— Обещаю, я буду осторожен.
Но это не успокоило. Внутри нарастало тревожное чувство. Мне предстояло заняться Тесием, а Людо собрался водить опасную дружбу с королем. Знаю я его осторожность.
***
Йосе не спалось. Тело ныло от недостатка ласки. Даже не ласки. Хотелось, чтоб её хорошенько отлюбили. Сегодня же! Прямо сейчас! Проходя после ужина мимо стражи, она поймала на себе оценивающий взгляд одного здоровяка и сразу живо представила, каково было бы оказаться с ним наедине. Он окинет её таким же наглым лапающим взглядом, от которого сладко тянет в животе, расстегнет свой пояс, а потом… мм..
А вместо этого сладостного «мм..» приходилось довольствоваться огромной холодной постелью и мечтами о том, что она имела полное право требовать с супруга. Вот только Годфрик не мужчина, и тут требуй — не требуй, между ними никогда не будет даже тени тех грез, отдающихся теплым томлением в паху и напряжением в груди. Весь приезд сюда — это одна огромная ошибка! Надо было кричать о своем падении на каждом углу. Уж лучше прослыть непотребной девкой, чем объектом насмешек всех вплоть до последней служанки в этом замке-тюрьме, с никчемным супругом-мужеложцем, которого воротит от одного вида её тела.
Последнее было особенно обидно: Йоса любила свое тело и имела основания им гордиться. Откинув покрывало, она спустила ноги на пол и приблизилась к зеркалу. В полированном серебре отразилось прелестное видение, окутанное облаком белокурых волос, как наяда [14]пеной, одновременно невинное и порочное. Йоса сняла и откинула камизу, оглядывая себя. Провела пальцем по ямочке в основании шеи, хрупким ключицам, сжала руками полные груди с нежными розовыми сосками, огладила тонкую талию и приятный чуть округлый, как то положено у женщин, живот, вытянула ногу, любуясь точеной икрой и изящной щиколоткой. Из глаз чуть не брызнули слезы. Вся эта роскошь пропадет впустую! Йоса никому здесь не нужна! Отдать её за Годфрика — все равно что подарить глухому соловья или слепому — самый прекрасный в мире гобелен!
Швырнув в зеркало молитвенник, она бросилась ничком на кровать, сдерживая рыдания. Как же мать должна была её ненавидеть, чтобы обречь на загнивание здесь, отдать этому ничтожеству, зная, что её ждет! И даже простыни в замке Скальгердов мерзкие, пахнущие сыростью, пропитанные испарениями этого гадкого озера, как занавески, скатерти, наряды и вообще все. Она задыхается! Её тошнит от этого места! Тошнит-тошнит-тошнит! Йоса стукнула кулаком по постели и перевернулась на спину, слепо уставившись в бархатный полог.
Даже сейчас, вспоминая их первую с Годфриком ночь, не брачную, а следующую, она заново испытывала тот же стыд — за него, конечно, — и растерянность. Тогда она подумала, что сделала что-то не так, хотя раньше никто не жаловался. Разумеется, для неё давно не новость особые вкусы короля, слухами земля полнится, но ей представлялось, что преграда преодолима. Стоит ему увидеть её обнаженной, и проблема разрешится сама собой. Он излечится, ну или хотя бы будет способен исполнять супружеский долг. Того, что его плоть даже не шелохнется, она не ожидала. Казалось, её ласки не только не распаляли, а ещё больше охлаждали его. Он и не пытался скрыть неприязнь и отвращение. Как это горько быть кому-то отвратительной и при том вынужденной предлагать себя! А когда она после всех безуспешных попыток встала на колени, испросив разрешение помочь ему другим способом, он оттолкнул её и, обругав, — Йоса не знала таких слов, но была уверена, что её обругали, — вышел, почти выбежал из спальни, оставив наедине с грязным ощущением униженности и ненужности.
Наверное, все свои силы в отношении женщин он истратил на леди Лорелею в первую ночь. Последнее до сих пор её изумляло, ведь для этого его вялому отростку требовалось затвердеть хотя бы на пару мгновений. Йоса раздраженно взбила головной валик. Не хотелось думать, что в перекидыше было нечто, чего не было у неё самой. Нет, все дело в слюнтявой пародии на мужчину! От леди Лорелеи мысли перекинулись к её брату, и Йоса сжала бедра, чувствуя влажный жар. Несмотря на хорошую фантазию, близость с ним она не могла представить. Знала лишь, что это было бы нечто яркое и острое, с примесью опасности. Она вздохнула и вытянулась на постели.
Даже жаль, что ему осталось так мало жить…
12
На следующий день мне не пришлось изыскивать способ «случайно» столкнуться с Тесием. Мы сидели в рабочей комнате, когда вошла служанка и с лукавым поклоном протянула мне плоский деревянный ящик.
— От лорда Авена.
В комнате вдруг стало так тихо, словно фрейлины долго тренировались прервать работу одновременно. Челнок остановился, веретена плавно заканчивали кружение, негромкий гомон голосов смолк со скоростью погасшей свечи. На фоне этой тишины звук, с которым я воткнула иголку в ткань, показался неприлично громким.
— От кого? — не поняла я.
— От Тесия, — негромко пояснила Бланка, не поднимая глаз от рукоделия, которое в отличие от других не отложила.
— Он точно имел в виду меня?
— Велел передать это лично в руки леди Лорелее, как сердечное извинение.
Вразрез со словами служанка положила ящичек мне на колени. Она явно была не прочь остаться и посмотреть, что внутри, но под суровым взглядом старшей матроны поклонилась и со вздохом удалилась.
— Во имя Праматери! — раздался нетерпеливый голос королевы. — Откроете вы или нет?! Половина из нас до сих пор не дышит!
Тут же послышалось несколько запоздалых выдохов.
Я провела ладонью по шершавому дереву, дотронулась до боковых креплений… и убрала руку, решив открыть позже, без свидетелей. Не зная, что внутри, лучше не рисковать. Вслух же произнесла смиренное:
— Не уверена, что это прилично — принимать подарки от не родственного мужчины. А лорду Авену не за что извиняться.
Старшая матрона всем видом выразила одобрение. Блеклые глазки сверлили ящичек с таким выражением, будто на моих коленях лежал враг рода человеческого и корчил ей рожи.
— Вот мы все вместе и решим, прилично вам принимать такой подарок или нет. — Королева решительным шагом приблизилась и протянула руки. — Дайте-ка сюда.
Я неохотно повиновалась.
Она нетерпеливо щелкнула замками и заглянула под крышку, сверкая глазами. Но мгновение спустя издала разочарованный возглас:
— Уж лучше б свой локон подарил!
Фрейлины побросали рукоделие и окружили её. Ящик передавали из рук в руки, шептались, хихикали, кто-то смотрел с любопытством, кто-то с недоумением. Леди Жанна схватила его и, увидев что внутри, кинула на меня злорадный взгляд, в лице читалось облегчение. До меня презент дошел последней.
— Держите, — королева протянула мне ящик. — И намекните при случае, что любите розы и ленты для волос.
Дождавшись, пока все рассядутся по местам и снова углубятся в работу, я наконец заглянула внутрь. В тот же миг уже наметившаяся в голове фальшиво-благодарственная речь, которую я намеревалась обратить к секретарю при встрече, рассыпалась в прах, потому что внутри лежали… краски. С набором всего необходимого: камнем для растирания, кистями, эскизным свинцовым карандашом и даже тончайшими полупрозрачными листочками вроде тех, что изготавливал Артур для перенесения понравившегося изображения, выскабливая обрывки козлиной шкуры и пропитывая их жиром — только несоизмеримо лучшего качества.
