мышей в ней.
Медуза знала, что змеи ели мышей. Она видела, как они делали это в полях, когда она еще жила в деревне. Но это ощущалось неправильно. Она не хотела обрекать мышей на гибель.
Хмурясь, она наклонила корзинку и открыла крышку. Медуза зажмурилась и не слушала, как они падали в яму к змеям. Звуки, которые раздались следом, будут преследовать ее во снах вечно.
Она заткнула пальцами уши и напевала, отходя от ямы. Так она слышала только свой голос, а не пир змей.
Это была одна из самых почетных работ жрицы. Кормление змей доказывало, что она была верна богине Афине.
Чего Медуза ожидала? Другим символом Афины была сова, и эта птица тоже питалась мышами. Высшая жрица, наверное, запаслась тысячами пушистых крох в клетках, которые ожидали своей очереди быть скормленными змеям или совам. Она знала, что где-то в городе был птичник в честь Афины.
Она не могла быть невинной. Она же стала жрицей богини войны.
И она заставила себя убрать пальцы из ушей. Крики мышей прекратились, и она выдохнула с облегчением.
— Жалеешь таких крох? — раздался голос из теней. Он был низким, гудел, как океан в шторм. Бил по ее ощущениям, заглушал мысли в ее голове.
Она не могла дышать. Посейдон стоял за ней, и она была в дальней части храма. Одна. Никто не придет к ней на помощь. Никто даже не попытается увидеть, где она была, долгое время.
Она ушла кормить змей. Порой это длилось часами, ведь она должна была следить, чтобы каждая кобра съела мышь. Высшая жрица сказала Медузе не спешить, убедиться, что каждая змея была довольна подношением.
Ее сердце гремело в груди. Ее мутило, и она ощущала горечь на языке. Часть ее разума знала, что она была в опасности, и что нужно было двигаться. Уходить. Бежать.
Но она не могла. Потому что он был божеством, а она — просто жрицей.
Медуза пару раз вдохнула, а потом ответила:
— Господин Посейдон. Что вы тут делаете?
Он вышел из теней за колонной. Он был в хитоне, закрепленном на плече, голая грудь была широкой и гладкой. Его борода все еще двигалась вокруг лица, тошнотворно развевалась.
Он протянул руку и провел пальцами по золотым прядям ее волос.
— Поразительно, — прошептал он. — У тебя волосы как золото. Ты знала это?
— Да, такое уже говорили, — она отпрянула на большой шаг. — Я не знаю, почему вы решили, что имеете право так меня трогать, господин Посейдон. Меня не интересует ваше внимание.
— Почему же?
Что-то горело в его глазах. Что-то темное, от чего ее сердце сжалось.
Она отступила еще на шаг.
— Я не хочу, чтобы меня трогали. Потому я стала жрицей Афины. Но многие жрицы тут, уверена, были бы рады провести время с вами.
— Ах, — он мудро кивнул. — Но я не хочу их.
Медуза вдруг поняла, что следующее изменит ее жизнь навеки. Она не будет той же, что бы он ни выбрал. Но все это было теперь в его руках. Ее будущее. Ее судьба. Ее разум.
Он это знал.
Посейдон пересек расстояние между ними с поражающей скоростью. Он обвил рукой ее талию и притянул ее к своей груди. Она прижала ладони к теплой коже, но это его не замедлило.
Он усмехнулся ей.
— Мы с тобой хорошо узнаем друг друга.
— Я хочу уйти, — прошептала она.
— Нет.
Его губы опустились на ее, и она ненавидела каждый момент. Она хотела вырваться, но не могла, его хватка была железной. Он окружил ее. Проглотил целиком, и от Медузы ничего не осталось. Она была его куклой. Мешком костей и мяса, служащим для его цели.
И когда он опустил ее на пол, она ощутила, как улетает от этого кошмара, происходящего с ней. Это не должно было случиться. Она даже не должна была кормить змей, но была тут. Не в том месте, еще и с тем, кто хотел только навредить ей.
Его ладони сжимали до синяков ее плечи, живот, бедра. Он не был нежным, хотя она слышала, что мужчины были такими. Ее мать говорила, что нужно найти того, кто был нежным, кто был готов давать больше, чем брал.
Он раздвинул ее ноги, и она пропала в своем разуме. Отбросила реальность происходящего и нырнула в будущее, где ее тут не было.
Разум Медузы отнес ее в тихое место. Там она не выбирала становление жрицей Афины. Там она выбрала надежного мужа, который возвращался домой и пах металлом и дымом.
Он пришел домой поздно. Так было всегда, многим нужен был кузнец в любое время ночи. Она ушла спать раньше него. Потому она лежала, и он гладил ее волосы так нежно, что на ее глазах выступили слезы.
Да, она плакала от этого.
— Медуза, — прошептал Алексиос. — Проснись, любимая.
Боги, она скучала по нему. Так сильно, что горло сжалось, дыхание застряло в легких.
Но это было странно. Она уже была с ним, и Алексиос не бросил бы ее. Что бы ни случилось, что бы ни происходило. Он любил бы ее до конца света, ведь был таким.
— Прости, я опоздал, — его голос был колыбельной, бальзамом для ее души, которая трещала по швам. — Я знаю, тебе не нравится беспокоиться за меня.
— Я не переживала, — ответила она. — Совсем не переживала. Мне не нужно переживать из-за того, где ты или что делаешь.
Он был хорошим. Он был всем хорошим в этом мире, завернутым в тело, которое было как молот, но он владел этой силой с нежностью и юмором. Он был хорошим.
Может, один из последних.
Ее видение Алексиоса погладило ее волосы и улыбнулось ей.
— Я люблю тебя больше всех звезд на небе.
Он любил. Она знала это. Он не говорил слова ей так много раз, чтобы она понимала, что он чувствовал к ней, хотя она отказалась от таких чувств с их детства. И она могла получить такую жизнь. Она была в ее хватке, но Медуза много раз отказывалась. Теперь он вряд ли ее ждал.
Может, не ждал. Может, Алексиос уже женился, и малыши бегали у его ног, махали маленькими молотками. Но в этой версии Алексиос был ее.
— Алексиос, — прошептала она. — Мне нужно тебе сказать…
Ослепительная боль пронзила ее между ног. Это было хуже судорог, когда месячные впервые сбили ее на колени. Эта боль была новой, странной. Было больнее всего, что она когда-либо ощущала.
Ее лицо исказилось, и Алексиос снова
