спинами. Несколько коров протестующе замычали, остальные нехотя покинули облюбованное место и тронулись в путь.
— Эй, друг, ты считаешь, это нормально, чужие вещи коровами топтать? — окликнул пастуха Макс.
— Какие такие чужие вещи? — мужик встал, подбоченившись, собаки многозначительно уселись рядом.
— Вы здесь палаток разве не видели? — миролюбиво спросила я.
— Нет, милая, я каждый день тут стадо гоняю туда-сюда, все это знают и на коровьей дороге ничего не оставляют, — хитро заулыбался бородатый ковбой. — Коровки, они ведь дороги не разбирают, что не затопчут, то лепешками отметят.
— Каждый день гоняет, а мы с ним только сегодня встретились, — пробормотал Костя.
Тем временем стадо отбывало, и пастух поспешил за ним, поминутно оглядываясь и чему-то усмехаясь. Собаки хором зевнули, косо глянули на нас, запоминая, и не спеша потрусили следом.
Палаток не было. Не было даже следа того, что на этом месте стоял лагерь. Ровная травка, местами общипанная коровами, да несколько лепешек на память.
— Давайте посмотрим на вход в курган, — предложил Макс, и мы с некоторым содроганием отправились к исходной точке наших злоключений. К нашему удивлению, склон был точно таким, как до начала раскопок — ровным и нетронутым. Мы ошарашенно озирались по сторонам.
— А машины-то тоже нет, — мрачно заметил Костя.
Мы поднялись на холм, чтобы оглядеться. Стоя на вершине злополучной горушки, я оглядывала знакомую с детства местность с чувством, что вернулась на двадцать лет назад. Передо мной лежало большое и очень даже жилое селение со множеством домов с хозяйственными постройками, огородами и разноцветными заборами. Лаяли собаки, мычали коровы, где-то ревел ребенок, противный женский голос надрывно звал какого-то Митю. На дальнем конце села выделялись большие приземистые постройки.
— Смотрите, ферма! — почему-то обрадовалась я.
— Ферма? — возмутился Костя. — Откуда она там взялась? Откуда вообще все это взялось?
— Мне все понятно, — авторитетно заявил Макс. — Подземные ходы увели нас далеко от того места, где мы вошли в курган. Вы вспомните, сколько мы там блуждали! Километров десять прошли, не меньше.
В его слова вклинился колокольный звон. Поискав глазами, я нашла среди деревьев маковку церквушки. После вступительного перезвона колокол пробил шесть раз.
— Шесть часов, — сообщила я. — Вечерняя служба началась, наверное.
— Шесть часов, — задумчиво повторил Костя. — Значит, с того момента, как мы углубились в курган, прошло около восьми часов. Действительно могли уйти далеко и выйти в районе какой-то другой деревни.
— Абсолютно идентичной Заречью? — недоверчиво спросила я. — С точно такими же горушками, рекой, лесом и дорогой? Да здесь даже колодец точно на том же месте! И ферма стоит там же, где была раньше!
— А ты на поля посмотри, — предложил Макс.
Я посмотрела. Вместо зарослей бурьяна и пальмовых рощ из борщевика вокруг простирались разработанные угодья, расчерченные линеечками зеленых всходов. Вдоль них деловито сновали фигурки людей и двигались аккуратные, как игрушечные, трактора.
— Нет, ну поглядите же, вон горка с тремя столбами! — настаивала я (правда, сама не понимала, на чем), — И наша копань, только расчищенная и с мостками. А вон, кстати, там мальчишки купаются, давайте у них спросим, как деревня называется.
И, не дожидаясь его согласия, я крикнула:
— Эй, ребята! Как эта деревня называется?
Увлеченные купанием, они услышали меня не сразу, пришлось подключиться и Косте с Максом. Поняв, что от них требуется, мальчишки не стали спешить с ответом, предварительно не рассмотрев чужаков, поэтому вылезли из воды, оделись и босиком подбежали к нам. Макс и Шарик вызвали их живейшее любопытство, и они беззастенчиво глазели, как будто мы были странствующим цирком на гастролях.
— Как ваша деревня называется, пацаны? — отвлек их от развлечения Костя.
— Митька, как наша деревня называется? — толкнул младший старшего.
— Заречье! — важно ответил тот. — Когда уже запомнишь.
Мы переглянулись.
— Я же говорила! — с победным видом повернулась я к парням. — Это Заречье! Только…
— Что «только»? — раздраженно спросил меня Костя. — Только оно подобно Фениксу полностью возродилось меньше чем за день?
Я лишь смогла беспомощно пожать плечами. Мальчишки, которые с живым интересом прислушивались к разговору, немедленно засыпали нас вопросами:
— Дядя, а вы негр, или просто грязный? А собачка почему такая маленькая? Она еще щенок, или плохо ела в детстве?
— Так ты Митя? — обратилась я к старшему. Он радостно кивнул.
— А тебя, между прочим, мать искала, — сказала я наугад.
— Мне же купаться нельзя, — спохватился пацан. — Бежим, Федька.
И они кинулись бежать, почему-то в сторону полей.
— Давайте мыслить логически, — Костя сел на траву. Мы с Максом последовали его примеру, сели и стали ждать логических Костиных мыслей. Он, однако, нас радовать своими умозаключениями не спешил, сидел, вперив взгляд в небо, как будто там бегущей строкой транслировались объяснения.
— Я думаю, мы попали в прошлое, — медленно произнес он, наконец.
— Ну да! — прыснула я.
— Предложи объяснение получше, — рассердился Костя. — Мы же выяснили, что это Заречье, так? И как же еще можно объяснить, что меньше чем за день из загнивающей деревеньки оно превратилось в процветающее село?
— Мы впали в летаргию и проснулись через сто лет, — сказала я. Просто чтобы хоть что-то сказать.
Костя презрительно фыркнул. Макс пока воздерживался от гипотез.
— Ну не могу я вот так просто в перемещения во времени поверить, — помотала я головой. — Уверена, этому есть разумное объяснение. И я намерена его получить.
Мы с Шариком встали и решительно направились в сторону деревни.
— Ты куда? — крикнул мне вслед Макс.
— Пойду, постучусь в ближайший дом и расспрошу что и как.
— Постучишься и спросишь, какой сегодня год? — насмешливо спросил Костя.
— А ты предлагаешь посидеть здесь до ночи, а потом ломиться в дома селян в сумерках? — повернулась я к нему.
— Пойдем, Костян! Катя права — надо идти в деревню. Сидя на холме, мы ничего не узнаем, — позвал приятеля Макс. — Да и жрать страшно хочется!
Наверное, последний аргумент оказался для Кости решающим, он немедленно догнал нас и зашагал рядом, сохраняя, тем не менее, на лице выражение крайней
