— Она пекла медовые пирожные, которые таяли во рту прежде, чем ты успевал их проглотить. — Дельфина закрыла глаза. Горло сжалось вместе с той частичкой сердца, которая все еще болела из-за того, что ее матери больше нет рядом. — Однажды я ее спросила, как ей удается делать их такими, и она ответила, что вкладывает в них свою любовь ко мне. — Дельфина сморгнула слезы, вызванные воспоминаниями.
Как она может до сих пор тосковать по женщине, которую не видела много столетий? И все же эта тоска по материнскому доброму сердцу и нежной душе всегда будет жить в ней.
— У тебя был отчим?
Она кивнула.
— Он был хорошим человеком. Кузнецом. Обычно, когда он работал, я приносила ему попить, а он, чтобы развлечь меня, придумывал разные смешные истории. — У нее даже имелось грубо сделанное серебряное сердечко, помеченное его личным клеймом. Он изготовил для нее эту вещицу, когда она была девочкой. Она хранила ее в маленькой коробочке в своей комнате на Исчезающем Острове. Даже имея приглушенные эмоции, Дельфина очень сильно любила своих родственников, что рассказывало о них больше, чем ее слова. Сам факт, что они могли заставить ее чувствовать сердцем то, что они делали…
Отчасти она была опечалена тем, что была только наполовину человеком и не могла подарить им в ответ всю ту любовь, которую они заслужили.
Джерико отвел глаза от ее задумчивого лица. Хотел бы он понять, что она чувствует. Но мир, который описала Дельфина, был совсем не похож на его детство. Родители редко проявляли доброту и всегда ссорились.
— А братья и сестры были?
Она отрицательно покачала головой:
— Нет. Только я. Думаю, именно поэтому они до безумия любили меня.
— Они на самом деле были добры к тебе?
Дельфина с подозрением нахмурилась. Не то чтобы он винил ее за это. Он был не в меру любопытен, но он должен был знать, что правильно поступил тогда. Пожалуйста, скажи мне, что я страдал не напрасно… Ему хотелось услышать, что его поступок не принес ей еще больших страданий, хотя он и не понимал, почему для него это столь важно. Он только знал, что часть его умрет, если его действия каким-то образом причинили ей вред.
— Почему тебя это волнует? — спросила она.
— Мне любопытно.
Однако в орехово-зеленых глазах застыло подозрение. Она хотела реальную причину, которую он не мог озвучить ей.
— Да, они относились ко мне по-доброму. Хотя мы и были бедны, я никогда ни в чем не нуждалась. Полагаю, поскольку они не могли иметь больше детей, то всю свою любовь дарили мне.
По необъяснимым причинам на сердце у Джерико стало легче. Он выбрал ей достойных родителей.
Хорошо.
Она сделала глоток воды.
— А как насчет тебя? У тебя были хорошие отношения с родителями?
Он фыркнул, не сдержавшись. Однако, зачем скрывать правду? Похоже, весь Олимп знал, какая у него семья.
— Моя мать — богиня ненависти, а отец — бог военного ремесла. Мои сестры — богини силы и победы, а брат — бог соперничества. Можно только сказать, что подобные личности не годятся для сохранения мира и спокойствия в доме. Когда что-то начинало идти слишком гладко, Зелос провоцировал нас на ссоры, и мы вцеплялись друг другу в глотку.
И эти воспоминания относились к разряду хороших. Все его детство отец старался сделать их всех «сильнее». Его мать заполняла их ненавистью, так как, по ее словам, «Любовь непостоянна и обманчива. А ненависть может жить вечно. Она придает вам силы и никогда не оставляет равнодушными».
Тот факт, что остальные боги, включая Зевса, присягнули его матери, а потом боялись нарушить свои клятвы из страха ее гнева, много говорил об «утонченной» личности его родительницы.
В ее понимании подоткнуть одеяло своему ребенку значит бросить его в кратер вулкана и наблюдать за тем, как он барахтается.
— Зачем ты это делаешь?
— Чтобы ты познал свои силы. Никогда нельзя полагаться на помощь другого. Каждый тонет или выплывает благодаря собственным усилиям. Никогда этого не забывай.
— В кратере вулкана.
Ее ответ был пропитан злостью:
— Ты выстоишь. Ты будешь бороться и никогда не опозоришь меня.
Да…
Его детство и впрямь было замечательным.
Дельфина, качая головой, согнула желтую обложку меню:
— Однажды я столкнулась с твоим братом Зелосом. Он — полный придурок.
— Ты даже не представляешь насколько. — Попробовала бы она расти с этим ублюдком.
Официантка вернулась принять их заказ и когда настала ее очередь, Дельфина замешкалась, неуверенно глядя в меню.
— Я не знаю, что заказать.
Джерико откинулся на спинку стула.
— Попробуй ассорти. Там всего понемножку. Если не понравится, ты всегда сможешь выбрать что-то еще.
— Хорошо. — Она заказала ассорти и отдала меню официантке. — И часто ты обедаешь здесь? — спросила она, когда они снова остались одни.
Он посмотрел в окно на образовавшуюся у входа небольшую очередь, желающих попасть в ресторан.
— Нет. Здесь работает подружка Дариса. Она обычно приносила ему поесть во время ланча. Еда всегда хорошо пахла и выглядела, так что мне захотелось попробовать.
Джерико замер, осознав, что происходит… Он обедал в компании, чего не делал столетиями.
Более того, они болтали. Делились воспоминаниями. По правде говоря, этого он не делал никогда и ни с кем.
Как странно.
Дельфина затихла в ожидании своего заказа. Она по-прежнему думала о М’Адоке и Деймосе, и о других, кого забрал Нуар. Через что они проходили прямо сейчас? Она знала, что им больно и не могла отбросить мысли об этом прочь.
Оглядывая ресторан, она размышляла, что случится с местами, подобными этому, если Нуар преуспеет в своих планах. Останется от них хоть что-то, или он все разрушит?
Это казалось неправильным и несправедливым. Что никто из людей, которые смеялись и разговаривали здесь, не представляет, какое зло их окружает. Что они находятся на грани полного уничтожения, а тот, кто может спасти их, сидит напротив нее и его это нисколько не волнует.
Она наблюдала, как из ресторана вышла парочка в обнимку. Нахмурившись, она продолжала смотреть на них, как они остановились напротив окна и поцеловались. Они выглядели такими счастливыми и влюбленными.
На что похоже это чувство?
— У тебя такой вид, словно ты никогда не видела целующихся.
Она снова посмотрела на Джерико:
— Я видела. Только не в реальности.
Он следил за парой, пока они не исчезли из вида. Потом его пронизывающий взгляд вернулся к ней:
— Ты никогда не целовалась?
