Асейя отшвырнула ногой кресло, раздался треск сломанного дерева, и остатки спинки отлетели к двери. На грохот никто не поспешил. Ждать помощи было неоткуда.
Но я не собиралась сдаваться. Попытавшись встать на ноги, преодолевая слабость и боль, я вызвала у соперницы лишь холодную ухмылку. С чувством собственного превосходства Асейя скинула халат, оставшись обнажённой. Смуглое худощавое тело неестественно изогнулось, женский смех перешёл в звериный рык. Рыжеволосая встряхнула головой, по её телу прокатилась волна.
Вскрикнув от удивления, смешанного с ужасом, мне удалось встать, прижавшись к стене. Я зажмурилась. Кровь пульсировала в висках, уже было непонятно, что и где болит, и есть ли на мне живое место. Разгромленный кабинет заполнила вязкая тишина, прерываемая моим и чужим дыханиями. Человека и зверя.
Мысленно простившись с близкими и теми, кто так и не стал ими, я открыла глаза. Большой волк, размером с медведя, которого я видела на гравюре в одной из книг, подаренных отцу, стоял и рассматривал меня теми самыми жёлто-зелёными глазами. В них не было ни капли жалости, только приговор к смерти или к тому, что ещё хуже.
Густая рыжая шерсть взъерошилась на загривке. Я сидела, прижавшись спиной к холодной стене, и смотрела в глаза сопернице. Бедро пульсировало и болело настолько сильно, что я мечтала о том, чтобы всё это скорее закончилось. Звать на помощь перед смертью — только доставить радость медленно приближающейся ко мне волчице.
Один шаг, второй… Нас разделяло расстояние протянутых рук. Я различала белые кисточки волос в ушах, раздувающиеся ноздри животного, внутри которого пряталась женщина — красивая и опасная. Было что-то завораживающее в уготованной мне смерти.
“Вот и всё”,— равнодушно подумалось мне.
— Держись! — голос в голове на секунду отодвинул на второй план боль в бедре. Я покраснела, щёки горели: он пришёл, хозяин не хочет отдавать меня чужим мужчинам!
Радость вспыхнула и тут же погасла. Волчица, прижав уши, сделала рывок. Я увидела перед собой развёрнутую пасть и машинально прикрылась рукой, сжавшись в комок и закрыв глаза.
В следующие секунды звуки и запахи вокруг перемешались: грохот, треск дерева, испуг, тонкий визг и грозный рык. И мой собственный вопль ужаса. Боль полоснула по руке. Открыв глаза, сквозь пелену я видела грозного серого хищника, прижавшего лапой волчицу. Поверженная, скуля и огрызаясь, она лежала на боку и прижимала уши, превратившись из смертоносного оружия в покорную собачонку.
Всё это я увидела, когда последние силы покинули меня. Слабость побеждала, я осела на пол, как осенний лист, сорванный ветром. Звуки и запахи удалялись, пока не остались только тьма и тишина.
* * *
Рэв отошёл от постели своей подопечной, всё ещё находившейся без сознания. Чувство вины грызло его, причиняя почти физическую боль.
Сонный порошок, подсыпанный в вино. Как он мог не почуять его! А ведь вполне способен был предугадать, что Асейя не успокоится и попытается устранить соперницу, обезобразив её.
Рэв чуть заметно вздрогнул, на секунду представив, что стоило ему опоздать, и эта девочка с бледным лицом, сравнявшимся цветом с наволочкой и простынёй, на которых спала, одурманенная травами, дарящими забвенье, исчезла бы навсегда. По его недосмотру, его вине.
— Я так и не понял, как смог очнуться и успеть вовремя, — сказал он вслух, не поворачивая головы и всё ещё надеясь, что сейчас его служанка откроет глаза и закричит. Он подойдёт ближе, приобнимет её за плечи в знак утешения и скажет, что всё позади. Асейя больше не переступит порог этого дома, а Леотина никуда отсюда не уйдёт, пока сама того не захочет. Конечно, речь идёт просто о предоставлении убежища, о покровительстве, за которое Чужая должна будет заплатить. Подумать только, подругу, скрашивающую его дни и ночи последний год, он выгнал ради девчонки с дрянной кровью!
— Я думаю, это чутьё охотника или воина. Оно обостряется, когда от этого зависит жизнь близкого, — ответила Ясмина, стоя спиной к окну.
— Не тот случай!
— Вы не были близки?
В голосе Ясмины Рэв уловил насмешку. Если дело касалось чьего-то состояния, физического или душевного, лазари всегда знали ответ, даже ещё не задав вопрос.
— Это дело ближайшего будущего, — коротко отрезал он, чтобы закрыть тему.
— То есть, мне исключить её из списков девушек для обряда Плодородия?
— Сама видишь: она не в состоянии в нём участвовать.
Ясмина подошла ближе, почти задев плечом Рэва, и встала рядом, готовая исполнить долг, как и предписано оборотню, подчиняющемуся Стае. Хранительница традиций знала обычаи лучше кого бы то ни было и не упускала случая напомнить об этом собеседникам.
— Девушка почти здорова, через сутки от её физических ран не остается и следа.
— Тебе её не жалко? — спросил Рэв, глядя на точечный профиль пленницы. И поспешил ответить сам, не дав вставить Ясмине и слова: — Я оставляю Леонтину себе. Можешь считать мои слова официальным подтверждением прав на служанку.
— Пока она девственна, решать её судьбу будет Стая, — с улыбкой произнесла Ясмина и, взяв саквояж, направилась к двери, чтобы обернувшись ещё раз, произнести: — А насчёт пятен на бёдрах у вас обоих, думаю, это результат связи. Межвидовые соития часто приносят нечто подобное. Особенно, если протекают не так, как должно. Я вернусь за ней послезавтра.
— Можешь не приходить.
— И тем не менее я должна убедиться, что девушка тобой инициирована. И больше не годна для обряда.
Ясмина посмотрела вполне серьёзно, серые глаза отливали металлом. Это была последняя отсрочка. В глубине души Рэв был рад, что ему не оставили выбора: с одной стороны, Стая, с другой — черноволосая дева с певучим именем. Все хотели от него одного и того же. Даже совесть, всегда ворчавшая, когда он поступался чьими-то интересами ради дела, и та в этот раз молчала.
— Никаких следов магии? Уверена?
— Без всяких сомнений. Или это нечто такое, что я не могу уловить. Но шансы на второй случай минимальны.
Ясмина, не прощаясь, покинула комнату, оставив мужчину наедине со спасённой. Рэв подошёл ближе и провёл рукой по ране на предплечье девушки. Она уже затягивалась, краснота и опухоль спадали. Не верить словам Ясмины оснований не было.
И всё же пятно на его левом бедре, выглядящее как ожог, временами пульсировало и болело, а сейчас, рядом с черноволосой, молчало, будто его и не было.
Девушка крепко спала в его собственной постели, укрытая тонкой накидкой, только подчёркивающей соблазнительные изгибы её тела. Рэв медленно откинул полог и дотронулся до бедра девушки, которая тут же отвернула голову и пробормотала что-то неразборчивое.
Мужчина выждал несколько секунд и убедившись, что девушка продолжает пребывать в мире грёз, аккуратно приподнимал край туники, пока не увидел то, что искал. На белоснежной коже, словно печать или клеймо, алело круглое пятно. Оно было теплым, но не обжигающим. Словно почувствовав зов, откликнулось и его метка, сделавшись настолько горячей, что могла запросто прожечь ткань брюк.
Девушка застонала. Рэв почувствовал нестерпимое желание лечь сверху и завершить начатое. Она и боли не почувствует, да и сопротивляться не будет, даже если очнётся. Мягкая, податливая, тесная…
При воспоминании об их связи в ночь молодого месяца, Рэва бросило в жар. Он дёрнул её тунику за вырез, скрывающий полные груди. Раздался треск ткани. Мужчина провёл пальцами по обнажённой нежной коже, еле касаясь её. От черноволосой пахло опьяняюще, будто он стоял в яблоневом саду, в самую пору сбора урожая.
Девушка снова пробормотала что-то неразборчивое и всхлипнула, так и не раскрыв век.
Оборотню стало не по себе от вида её беспомощности. Служанка, предназначенная ему как подарок за былые заслуги, волновала его больше, чем Рэв того хотел. Он не считал себя слабым и не любил слабостей в других, но при виде этой черноволосой девушки, чуждой его виду, мужчине хотелось оберегать и одновременно терзать её. Доводить до слёз, вытаскивать на поверхность дурные привычки, чтобы самому скорее разочароваться в Леонтине.
