— Я бы могла дать тебе яда еще ночью, чтобы ты не проснулась, а ему сказала бы, что ты сгорела в лихорадке, чтобы избавить его и тебя от страданий, на которые вы обречены. To, что с тобой случилось — это не предел, ты опасна для него, и он опасен для тебя. Вы оба опасны для этого мира.
Я не понимала, о чем она твердит, но по спине продрали острые когти страха от ее слов. Меня затошнило. И в самом деле, во власти Тхары было это сделать — отравить меня, но она того не сделала. Втянув в грудь больше воздуха, пропитанного старостью дерева и травами, я посмотрела на нее прямо, и она прочла мой вопрос по лицу.
— Но я не могу пойти против Ильнар, — продолжила она уже спокойнее, — если ты до сих пор жива, значит, ей так угодно. Я не вправе решать твою судьбу и забирать жизнь дочери Великой Богини.
Весомый довод, ничего не скажешь. Но это нисколько не помогает в моей беде.
— Он думает, что ты обладаешь силой, но это не так, ведь верно? Ты для него безвредна, но он думает иначе, хотя подлинную опасность он пока еще не распознал. Но это только пока, а как только он узнает…
Ведьма замолкла, разлилась тягучая тишина, с улицы донеслось ржание коней — Страж уже подвел их к двери, и нужно бы поспешить. Старуха продолжила:
— …если он узнает, что ты убила его брата Дарлана, то…
— Можешь не продолжать, — оборвала я, вскидывая на нее помутневший взгляд.
Тхара смолкла, сжимая синие морщинистые губы. А я опустила взгляд, ощущая, как внутри все холодеет. Так значит, все же брат… Что-то оборвалось внутри.
Ведьма отступила, дав мне возможность немного подумать, но думать я не могла — голова трещала по швам. Все очень скверно, хуже, чем я предполагала. И видит великая Ильнар, лучше бы я не смотрела в это проклятое зеркало! Скверно, очень скверно. Воздух как будто смогом сгустился вокруг меня, и стало нечем дышать, в глаза потемнело от комьев разных отвратительных чувств. Если бы не вспоминала, было бы все намного легче. Но теперь ничего поделать нельзя, разве что, вновь отправиться в забвение, обратить себя вспять, чтобы то, что творилось внутри меня, погрести под толстым слоем пепла и попробовать еще раз вздохнуть свободнее. Теперь уже это невозможно. Уже нет. От этого не уйти, оно вновь найдет меня и потребует выхода, где бы я ни была. Это мешало мне жить в другом мире, это станет проклятием в следующем. Как Вояна это называла — кармой? Искуплением? Судьбой? Пороком?
Тхара положила на постель всю мою одежду, она теперь уже не вмешивалась в ту бурю чувств, что крутилась внутри меня месивом грязи и пыли. Плетью по сердцу била боль утраты, разжигая во мне гнев и ярость от того, что, пусть даже убийца моей сестры мертв, но его часть, заключенная в Мааре, жива. Осознание того, что этот выродок касался меня и истязал так же, как когда-то это сделал его брат с моей Вояной, было хуже всяких пыток. Ненависть заполонила душу, застлала глаза, заклокотало в груди омерзение, распирая ребра до треска.
Скрипнула дверь, заставив меня врасти в пол. Внутрь вошел Маар.
2_12 Истана
Он прожег меня взглядом черных глаз, его зрачки тут же сузились до точек, распаляя во мне еще больший гнев. Маар открыл шире дверь указывая мне выходить. Я подхватила приготовленные Тхарой вещи, глянув на старуху, что смотрела на меня непроницаемо и твердо, направилась к двери, покидая лачугу. Когда поравнялась с ван Ремартом, меня буквально чуть не отшвырнуло от той сбивающий дыхание силы, что исходила от исгара. Я старалась пройти мимо спокойно, не показав и доли того насколько я была сбита столку, но как только исчезла с поля зрения этого мужчины, рванула на улицу, задышав полной грудью.
Щуря глаза от ледяного воздуха, я вглядывалась в сизую стылую чащобу, которая постелено, но все ярче окрашивалась в бледно-сиреневый цвет. Мороз ободрал лицо и руки, с ночи он был слишком сильный, до скрипучего треска деревьев. Здесь, на краю снежной гряды зима длиться намного дольше. В этих диких первозданных местах она казалась вечной — настолько красивой, настолько и смертельно опасной, ведь никогда не узнаешь, что может появиться из леса или сойти с гор в любой миг. Я помнила, что порождения были только на слуху. А теперь эти твари могут подобраться к людям и разодрать целое селение!
Кони, что нетерпеливо топтались у плетня, смотрели черными полные беспокойства глазами в дебри леса, вскидывали гривами и недовольно фыркали, выпуская клубы пара. Я, поправив ворот осторожно сошла с обледенелого порога, приблизилась к своей белой как снег кобыле стараясь не замечать, как от каждого движения кости разламывало от проделанных усилий и плескался в груди жар вместе с хрипом. Маар не позволил побыть в одиночестве, вышел следом и казалось хлипкий порог рухнет под его тяжестью сильного тренированного тела. Да и по сравнению с лачужкой воин в доспехах и мехах выглядел внушительно, поражая своим видом простых смертных. Я отвернулась, когда он поднял взгляд, и с трудом вскарабкалась в седло. Наверное, сейчас у меня бы это не вышло из-за слабости, но злость придавала сил совершать невообразимое. Маар с легкостью барса прыгнув на своего жеребца и не сказав ни слово пустил его по дороге, мне оставалось только лишь поспевать за ним — тащиться еще неизвестно сколько времени, с болью осознавая, что следующий привал будет не скоро и самое худшее меня ждет впереди. Я огрызала его спину жгуче-ненавистным взглядом удивляясь тому как этот чудовище мог легко перевоплощаться — из демона в благородного воина, из воина в убийцу и насильника и так по кругу.
Изба ведьмы удалялась быстро, потому что ван Ремарт решил пустить коня рысью, по каменистой чуть заснеженной с ночи пустоши. Его синий плащ развивался парусом, сверкала бледным серебром сталь брони и оружие. И видит богиня Ильнар, он это сделал для того, чтобы вымучить меня до конца, травя и полосуя своим равнодушием, будто желая мне показать, чтобы я уяснила насколько ничтожна: животное, рабыня, которая должна тащиться за своим хозяином. И самое скверное у него получалось задавить меня, без особых на то усилий вытряхивал наизнанку, разжигая во мне и боль, и ненависть, и отчаяние — это ядовитая смесь выматывала куда больше, чем физические страдания, которые я испытывал в пути, подпрыгивая в седле на кочках и едва не вскрикивая от выстрелов рези, так что на глаза проступали ненавистные слезы. Исгáр все же делал короткие остановки, но только для того чтобы справить свою нужду, едва он скрывался из вида, я, бессильно приваливалась спиной к какому-нибудь камню или дереву, несколько мгновение стояла так недвижимо на трясущихся ногах, ощущая, как знакомый жар, о котором предупреждала Тхара, поднимается изнутри так явственно, что белые крупинки снега, падающие сверху, обжигали кожу лица, причиняли, казалось, нестерпимую боль. Мне необходим был отдых.
Но бешеная погоня и пытка продолжалась до тех пор, пока небо не стало заметно темнеть. Спасением стало далекие огоньки, вспыхивающие в ночи за снежными перекатами барханами и холмами, только по мере приближения, к моей беде — это был никакой не город и даже не селение или хотя бы заброшенные дома, а разбившийся на десяток костров лагерь. Встречать главу отряда вышел Шед. Недобро глянув на меня, он поприветствовал своего предводителя, о чем-то заговорил, я не слышала, я едва не валилась с седла, вцепившись в повод онемевшим пальцами, сжимая от напряжения колени брюхо лошади — сама я с нее не слезу, это я поняла еще до того, как опустилась на долину ночь. Но даже теперь Маар не глянул в мою сторону. Я поджала губы собираясь с силами, хотя жар заливал голову, так что уже ничего не соображала. Меня спасительно подхватили чьи-то руки и стянули на землю, но стоять сама я не могла, а уж сделать шаг и подавно. Не успела я что-либо ответить, как Страж подхватил меня словно пушинку на руки, и понес вглубь стойбища. Я попыталась возразить, вырваться, ко слишком смертельно была вымотана, чтобы шевелить хотя бы языком, а стоило оказаться в надежных сильных руках, как усталость накрыла меня с головой с силой прибоя, я погрузилась в полубредовое состояние, бесконечно падая в кипящий котел усиливающейся в теле лихорадки. Я помнила, что меня занесли в шатер, освещенный костром и положили на что-то мягкое, накрыли тяжелыми шкурами.
