Он покупал бы их и мне, но я знала, что у родителей не хватало денег на то, что я хотела — мои лук и стрелы. Охотничьи ботинки. Толстые шерстяные вещи для холодной погоды. Хуланну всегда интересовали конфеты, ленты, а не практичные вещи. Было сложно не завидовать тому, как ей потакал отец, как тепло улыбалась ей мама, если я знала, что все в мире считали ее очаровательнее меня.
Было тяжело, когда Хуланну приглашали на ночевку к друзьям. Порой звали и меня, когда мама шепотом просила мам других девочек. И это жалило.
Обычно я сидела дома, прижавшись носом к окну, и считала гулей, представляя себя рыцарем на коне, нападающим на эти жалкие тени.
Было сложно на праздники, когда Хуланна с ее блестящими волосами и милой фигуркой танцевала со всеми мальчиками деревни, и никто не приглашал меня. Кроме Олэна, но я не хотела сейчас это вспоминать.
— Я могу быть полезной, — сказала я себе. — И когда Хуланна устаивает проблемы для семьи, влюбляя в себя всех парней, я не буду устраивать беды. Я буду разумной, охотиться и помогать семье.
Но теперь оказалось, что я была не лучше Хуланны. У меня не было ценности? Может, Олэн был прав. Может, мне стоило открыть портал и поменяться местами с его отцом или своим… или с Хуланной. С кем-нибудь. Потому что любой из них был бы тут лучше, чем Элли Хантер.
Повязка сползла с лица, и я села на бревно, чтобы перевести дыхание, хрипло кашляя и давясь всхлипами. Ярость кипела под моими слезами. Я ненавидела себя за то, что все испортила. Ненавидела Олэна за то, что заметил это. Я ненавидела деревню за то, что они навредили маме из-за этого. Я ненавидела солнце за яркий свет и дождь за то, что он лился.
Я вытащила платок и вытерла им недовольно нос.
В клетке Скуврель стоял в центре с диким взглядом. Тела пропали, осталась только кровь. Его морок мигал, и настоящий он выглядел и испуганно, и хищно.
Это было из-за того, что он бился об железные прутья?
— Прутья тебе вредят? — спросила я сдавленным голосом.
— Да, — напряженно сказал он.
— Я бы несла тебя, если бы рука так не болела.
Он закатил глаза.
— А если я соглашусь исправить твою руку, если ты согласишься дать мне перерыв от жжения железной клетки?
— Я тебя не выпущу, — я шумно высморкалась.
— Забудь это, — сухо сказал он. — Как насчет такого: ткань, чтобы защитить меня от жара прутьев. Еще иглу, как до этого. И нить.
— Звучит как список для торговца.
— А взамен я исцелю твою руку.
— Звучит слишком красиво, — сказала я. — Это уловка.
— Могу еще предложить открытие круга Звездных камней для тебя, — он смотрел на меня с надеждой.
— Нет уж.
Он сдулся.
— Но на руку ты согласишься.
— Чтобы исцелить меня, тебе нужно выйти из клетки, — с опаской сказала я. — И ты не захочешь вернуться. И у меня будут проблемы.
— Я бы хотел покинуть клетку, — его лицо было каменным.
— Я не буду слушать это, — заявила я.
— А если я выйду так, чтобы исцелить тебя, и пообещаю больше не вредить тебе или другим. И тут же вернусь? Этого хватит? Ты дашь мне тебя исцелить?
— И вещи? — спросила я, проверяя, все ли знала в нашей сделке. — Нить, игла и ткань?
— Да. И еще одно.
— Что?
— Один поцелуй.
— Всего один?
— Ты хочешь сказать, что у тебя так много поцелуев, что стоит купить дюжину?
Мои щеки пылали. Единственный парень, с которым я представляла будущее, только что сказал мне больше к нему не приходить.
— Думаешь о музыканте? — спросил он, склоняя голову с интересом.
— Не твое дело.
— О том, кто играл на красивом инструменте, тело которого извивается как украденный ветер? — его глаза сияли ярко, пока он говорил.
— Ты влюблен? — удивилась я.
— Конечно! — он вздохнул.
— Серьезно? — я прищурилась.
Я не знала…
Я не думала…
Он рассмеялся.
— В мандолину. Так ты это назвала? Мандолина?
Ох.
— Да, — поспешила согласиться я, и он ухмыльнулся.
— Ревнуешь?
— К мандолине? — сухо сказала я. Ревновала ли я? Из-за симпатии фейри? Глупости!
Он музыкально рассмеялся.
— Подумай о сделке. У тебя будет работающая рука.
Мои щеки пылали. И он будет первым, кого я поцелую. Даже не парень.
— Почему поцелуй? — осведомилась я.
— Почему нет? — он пожал плечами.
Я резко встала, надела повязку на глаза и попыталась игнорировать музыкальный смех из клетки.
Глава тридцатая
Развести костер в дождь удалось не сразу. Я не справилась бы, если бы не начала до того, как дождь стал ливнем. Теперь я сжалась у жалкого подобия костра у одного из Звездных камней, слушая едкие комментарии Скувреля, пока я пыталась сохранить огонь, игнорируя боль в руке.
Голова гудела, боль шипами впивалась в глаза. Было лучше, если я оставляла повязку, но я часто сдвигала ее и озиралась. Меня легко могли застать тут врасплох, и это приведет к катастрофе.
— Если не хочешь заключать со мной сделку, зачем мы тут?
— Кто-то должен сторожить дверь, — рявкнула я. Хотя я даже не могла сейчас выстрелить из лука. — Есть только я.
— Ты отдашь себя за отца мальчика? — он звучал искренне любопытно.
Я не ответила. Я думала об этом. Я думала об этом с тех пор, как Олэн сказал мне не возвращаться без него.
— Ты стоишь больше певчего, — Скуврель притих. — Наверное. Я не слышал, как он поет. Та мандолина — вещь рая и ада, соединенных в мелодии, которая выжигает следы в сердце.
Восхищение звенело в его голосе. Я бы убила за такую любовь.
Откуда взялась эта мысль?
— Да, я заметила, что тебе нравится, — сказала я. Я видела, почему в стишке говорилось, что музыка слепила их. Он был беспомощен, как влюбленный щенок, когда дело касалось музыки.
— Я бы заплатил рубинами и лунными камнями, чтобы снова ее услышать.
Я рассмеялась от тоски в его голосе.
— Я тебя забавляю? — казалось, его гордость можно было задеть не хуже моей.
Я кашлянула.
— Ни капли.
Я могла врать, а он — нет. Я добавила веток в костер, застыла, услышав треск ветки. Я тут же вскочила на ноги, вытянув трость, готовая ударить. Моя рука пела о боли и страданиях.
— Элли? Ты тут?
Я выдохнула с облегчением. Это была моя мама.
Она вышла из теней и деревьев с большой сумкой на спине, чайником в одной руке и длинными палками в другой.
— Я думала, что найду тебя тут, — мягко сказала она. — Тебе плохо. Поле под дождем — не место для девушки со сломанной рукой.
— В эти дни я могу быть только тут, — я не смогла скрыть горечь в словах.
— С Олэном не получилось? — она опустила чайник на круг камешков вокруг костра, сбив один из камней из круга. — Круги тут опасны, Элли. Не делай их без необходимости.
— Олэн не хочет меня больше видеть.
— Уверена, это не так, — она опустила сумку рядом со мной на камень и вытащила из нее квадрат ткани. — Нет, сиди. Ты выглядишь ужасно. Не нужно добавлять простуду к перелому. Выпей чая, когда он нагреется.
Мое лицо пылало. Мне не нравилось врать ей о своем здоровье, но если бы я сообщила ей о лихорадке, она не выпустила бы меня из дома.
— Это палатка? — спросила я.
— Я знаю, что дома тебя не удержать, — она тряхнула головой. — Ты как твой отец. Он тоже захотел бы остаться тут, чтобы следить за кругом. И он сделал бы вид, что ушел на пару часов, а прошла бы ночь, потом еще, и я сдалась бы и принесла ему палатку. Я сделала выводы. Я не буду слушать твою ложь. Я просто поставлю тебе палатку.
