Но я смотрела не на него в его потусторонней роскоши. Я смотрела на отца, на плохо сдерживаемую ярость в его глазах, пока он смотрел на нас. Я хотела освободить его. Я хотела, чтобы эта жертва была не напрасной.
Я осторожно опустила клетку и вытащила лук из колчана, плавно подняла его.
— Валет Дворов, — прошептала сестра, глядя на Скувреля, ее тон был убийственным. К ней сзади подошел ее зеленоглазый фейри.
Он широко улыбнулся.
— Тебе всегда рады при дворе Кубков, Валет, но что за игру ты затеял?
Единорог замер и фыркнул, словно потерял злобу и стал просто конем Скувреля.
— Игра — все для меня, лорд и леди Кубков, — сказал он, смеясь, и его игла — теперь размером с меч — молниеносно подцепила клетку с земли передо мной. Я охнула, когда он поймал ее, развернул, сорвал волосок с головы единорога, обвил им петлю и посмотрел на меня с мрачной жалостью.
Он удивил меня хитрым подмигиванием, словно жалость мне показалась, а потом все мгновенно изменилось. Мир будто сдвинулся, а потом я оказалась на большом комке ткани, растоптанном грязными копытами и в крови, ткань уже не была белой.
И я смотрела мимо железных прутьев толщиной с мое предплечье на мир за ними, который вдруг стал намного больше.
Я снова охнула, как рыба, пытающаяся дышать воздухом, глаза стали такими же большими, сердце колотилось от отчаяния, наполнившего меня как дым из леса.
Ярко-зеленый глаз, большой, как дверь сарая, смотрел на меня сквозь прутья. Голос Скувреля сказал:
— Я бы убрал лук. Та стрела теперь не поможет. Она размером с зубочистку.
— Что это за игра? — спросила я, повторяя слова принца моей сестры, и Скуврель рассмеялся.
— Я играю на кости и кровь, сердца и души… и порой поцелуи, — он подмигнул еще раз, встревожив меня больше всего.
Я была в его власти.
И я не была с ним добра, когда он был в моей власти.
Страх, какого я еще не ощущала, вызвал во мне слабость, и я прислонилась к краю клетки. Меня стошнило.
Скуврель выругался, и я поняла, что моя рвота попала на белую гриву единорога. Но Двор Кубков только рассмеялся, а единорог встал на дыбы. Скуврель крикнул моей сестре:
— Найди меня, если сможешь, леди Кубков, а потом мы поиграем по-настоящему!
Единорог прыгнул вперед раньше, чем его передние ноги ударили по земле.
Я отчаянно отыскала глаза отца, мы смотрели друг на друга с болью и отчаянием, пока единорог мчался прочь, пока он не стал маленьким, а потом пропал из виду.
Мое сердце было как птица в силке. Мое дыхание трепетало. Я едва дышала. Я потеряю сознание, если не возьму себя в руки.
— Как мне повезло, что ты хотела прибыть в Фейвальд, маленькая охотница, — сказал Скуврель. Я сжимала прутья, смотрела, как мои старания таяли, как сыр, с которым Скуврель сравнил мир. — Если у тебя есть еще гениальные идеи, делись ими. Я всегда рад игре.
— Правда или ложь? — выдавила я. — Я не уйду отсюда живой.
— Правда, — сказал он, и голос почти звучал виновато, пока Скуврель ехал в бархатной тьме на спине истекающего кровью единорога.
— Правда или ложь, — спросил он с болью в голосе. — Ты убьешь меня, если сможешь.
— Правда, — согласилась я. Страх уступал ярости, придающей мне сил оставаться сосредоточиться.
Я заставлю Скувреля заплатить за это.
А потом я отыщу Хуланну и освобожу отца.
Этого я хотела, попав сюда, но этого вдруг оказалось недостаточно. Даже близко. Потому что, когда я закончу с ними, я покончу со всеми фейри и всеми их сказками. Я не покину это место, пока люди не перестанут помнить, что такое фейри. Пока весь этот вид не станет глупой историей бабушек, которой пугают избалованных детей.
— Осторожнее, маленькая охотница, — прошептал Скуврель. — Ты начинаешь напоминать фейри с таким выражением лица.
Продолжение следует…
