Ошую Бороды сидел добрый молодец с мордой девять на двенадцать, волосики русые, прямые, алой лентой на лбу забранные. Добрый молодец сей миг ошарашил стопку «Абсолюта» и шарил вилкой — чем заесть. Обнаружил миногу, уколол ее и отправил в пасть. Кулаки, отметил Ильин, у молодца боксерскими были. Тяж или полутяж, не менее. Одесную Бороды имел место мелкий, но жилистый кореец, этакий, скорее всего, московский Брюс Ли, жестко наблюдающий за Ильиным. Кореец не пил, держал тонкой лапкой свежий побег зеленого лука, макал его в солонку и культурно хруптел, глаз с Ильина не сводя. Карате, ушу, тхэквондо, высший дан — знаем, знаем! Тут же пристроился пейсатый водила, наскоро отдриставший и рвущийся добавить горючего в желудок. Этот на Ильина не смотрел, этот на Ильина насмотрелся. А рядом с добрым молодцом сидела — вестимо! — белокура красна девица лет двадцати пяти, семи, девяти (не умел Ильин определять дамский возраст!), элегантно грела в ладошке пузатенький бокал (с коньяком? с виски?..) и уж ела Ильина своими голубыми: то ли она его убить хотела, то ли переспать с ним. Ильин предпочел бы последнее.
Как и все малорослые мужики, Ильин тащился от белокурых и голубоглазых гигантш, но вот вам встречная странность: гигантшам не был чужд Ильин, всего-то и достающий им порой что до носа лысинкой. Эта исключения не являла.
— Кто таков? — томно спросила она в пространство, и Борода (из пространства) ответил:
— Как и обещали, Ильин Иван Петрович. Слесарь-котельщик в доходном доме на Знаменке. Больной человек.
— Чем же это он болен? — продолжала допрос красавка, но — допрос Бороды. — Не по мужской ли части? Тогда — фи.
А Ильин помалкивал, сам про себя известное слушал. Бдел.
— Не «фи». Не по мужской, — пояснил Борода. — Хотя, хрен его знает, может, и по мужской чего есть, не проверял, сама понимаешь. ЭЙД, сифон, канарейка, простатит… Но точно — амнезия. Полная потеря памяти. — Налил себе «Абсолюта» и Ильину тоже в рюмку «Абсолюта» плеснул. — Ваше здоровье, Иван Петрович! Кстати, вы по мужской части как?
— Нормально, — не стал распространяться на скользкую тему Ильин.
Надо будет, приспеет случай — он себя в деле покажет. Хоть бы этой сильфиде.
Чокнулись. Выпили. Хорошо пошла. Заели по-разному. Борода — сморчком, Ильин — соленым огурчиком. Ильин себе на тарелку еще мясного салату наложил — никто не упрекнул.
— А что ж он такое забыл? — продолжала красавка, да так и ела Ильина глазами, так и расчленяла его по-вурдалачьи.
— Атас! — успел вставить Ангел. — Пошел в штопор.
— Все забыл. Откуда пришел — забыл. Зачем пришел — забыл. К кому пришел — тоже забыл…
Сказав это, Борода усмехнулся в бороду, подмигнул Ильину, а викингу-боксеру шутейно ткнул пальцем в бок. Викинг даже не колыхнулся.
Образа над Бородой смотрели на Ильина осуждающе. Особенно — дружбан с индонезийским островом на башке. Чего они осуждали? Что Ильин все забыл? Так его ли в том вина?
— Его ли в том вина? — Красавка словно подслушала Ильина. — Может, он и не приходил ниоткуда, ни за чем, ни к кому…
— Да? — спросил Борода. — Ох уж эти мне бабы! Не скажу, чем думают, дети кругом, да только уж не мозгами… А самолет свой он в озере зря притопил, зря?
— Был самолет? Какой? «Боинг»? «Сесна»? «Мессершмитт»?
— Если бы! Неизвестной конструкции, но известного конструктора, если верить сведениям, полученным от нашего человека в гебе.
Все смешалось в доме Облонских, не соврал Толстой. «Наши» люди просочились всюду — от революции до ее гонителей, а может, и нойереволюцию в России опять ковали спецы с Лубянки, а? Их при Ильине временно прижали послепутчевые лидеры четвертой революции, но, как уже было сказано и здесь (и много раньше — подслеповатым поэтом соцреализма): эту песню не задушишь, не убьешь… А и верно, кому в здравом уме могла помститься очередная соцреволюция в нормально капиталистической стране? Только психам, только провокаторам, только наймитам кое-кого…
А кому в таком случае она помстилась в семнадцатом?.. Или в девяносто первом, когда самые демократические лозунги легко покрыли своим хотя и выцветшим, но еще крепким сатином абсолютно р-революционно-большевистские методы?..
Вопросы риторические, ответа не имеют.
Но молчать было глупо и подозрительно.
— Интересно, кто этот ваш человек в гебе? Я его знаю? — вроде бы в никуда, вроде бы в пространство-время спросил Ильин.
— Хороший вопрос, — одобрил Ангел, — провокационно, я бы сказал, отточенный. Можешь ведь…
— Что значит знаете? — настороженно спросил Борода.
— Встречал… — туманно объяснил Ильин. — В гастштадте обедали. Оперу в четыре руки писали. За зарплатой вместе стояли. Мало ли…
— Какую оперу? За какой зарплатой?
— Не какую оперу, а какому оперу. Оперуполномоченному гебе. Я ж к нему, как в Москву приехал, прикрепленный. Отмечаюсь раз в положенный срок. А зарплата — это к слову, может, он, ваш человек, тоже зарплату получает.
— Перебор, — с сожалением сказал Ангел. — Все-таки не можешь.
И красивая-умная Ангелу подыграла, о том не ведая:
— Чего ты его слушаешь, товарищ Карлов? Он же нас дурит, под ненормального косит, а ты всерьез! Пусть товарищ Иван с ним чуть-чуть поработает, яйца ему на уши натянет, тогда он нам про свой «МИГ» все вмиг доложит.
Насчет переспать можно было забыть: товарищ женщина хотела только оперативных данных, но не оперативных удовольствий. Причем оперативные данные в этом подполье выявлялись истинно р-революционными методами. Как в семнадцатом и как в девяносто первом. Товарищ Иван, человек-гора, даже очередную рюманьку отставил, понимая, что должен будет сейчас иметь чистые руки, горячее сердце и холодную голову, чему шведский «Абсолют» не способствует.
— Товарищи! — совершенно искренне напуганный, вскричал Ильин. — Камрады! О чем вы таком говорите? Я не хочу яйца на уши. Я сам сочувствующий и даже сразу признал товарищей вон там Ленина и вон там Троцкого, хотя третьего товарища признать не могу, не встречал. Я готов рассказать все, что знаю, но вот вам парадокс, камрады: я вообще не понимаю, о чем рассказывать. Сначала гебисты с самого с ранья морочили мне башку каким-то самолетом, но морочили, замечу, ничего толком не объясняя: что за самолет, откуда самолет, куда самолет, почему именно я о нем должен вспомнить. Одни намеки. А теперь вот вы… Да растолкуйте мне все с начала и до конца, и я постараюсь вспомнить, если сумею, но поподробнее растолкуйте, поподробнее, я намеков не понимаю, у меня на сей счет справка имеется…
— Иван, — тихо и кратко произнес Борода, не отвлекаясь, однако, от осетринки с лимоном, наворачивая ее на вилку и отправляя эту скатку в пасть.
