Адепты снова, все, как один, изобразили лицами крайнюю степень замороченности.
— Держите, Тони, — наш временно исполняющий обязанности схватил руку адепта, которому не посчастливилось оказаться его ближайшим соседом, прямо своей перемазанной в бальзамических соплях ладонью, а секундой позже вложил в неё мышиный труп. — Итак, все смотрим на Тони! Вы всё запомнили, адепт?
Тони благодарно позеленел, сглотнул, и протянул руку с заветной баночке.
***
Занятие однозначно удалось на славу. Во-первых, никого не стошнило, и даже в обморок никто не грохнулся. Во-вторых, мы испортили только один рабочий образец: Джард натирал своего мыша с таким энтузиазмом, что фактически раздавил. К счастью, кроме меня этого почти никто не видел, судя по лицу проректора, он с огромным удовольствием заставил бы бедолагу съесть свой рабочий объект без хлеба, но с этим неаппетитным порывом он справился, не моргнув глазом забрал неудачную попытку и вручил новую тушку. После того, как двенадцать обильно намазанных, а точнее, промазанных мышей легли на стол, сэр Алахетин перешёл к следующему этапу — непосредственно поднятию.
…на самом деле, ничего принципиально сложного в базовом некромантском навыке нет. Ничего, как бы это ни смешно звучало, нет сверхъестественного, но — сложно. Трудная кропотливая работа по сплетению и переплетению разрезанных нитей — да, напоминающее вытягивание жил наполнение их собственной магической силой — также да, невероятно трудоёмкая с непривычки деятельность по созданию канала связи, подпитки и управления телом — тоже не бутерброд с ветчиной. Канал должен соответствовать объёму и массе поднимаемого существа, слишком широкий может буквально разорвать тощее тельце. Наши нитевидные каналы постоянно обрывались, и тогда всё приходилось начинать сначала.
Я сперва растерялась, думая, как бы ненароком не сжечь своего сегодняшнего питомца, но, как ни странно, довольно быстро приноровилась. Возможно, помогли уроки медитации сэра Элфанта, когда, в отличие от остальных, я не пыталась усилить свою ведущую стихию, а напротив, обуздывала её? Так или иначе, даже ювелирное сшивание нитей не показалось мне чересчур сложным, даже медленное, капля за каплей, шажочек за шажочком, наполнение их собственным огнём… натягивание незримого поводка, ощущение крошечного существа едва ли не частью собственного тела.
А ещё, совершенно неожиданно, я почувствовала нечто вроде эйфории, блаженства, пьянящего головокружительного восторга от того, что у меня получается. От того, как легко, правильно и быстро я могу делать что-то, от того, как послушна моей воли созданная кукла. Нет, мне не нравилось прикасаться к мёртвой плоти, нисколечко. Не нравился запах, сама идея возни с мертвечиной, хотя и явного отвращения, предубеждения не было тоже. Но вот то, что было после… магия. Магия, побеждающая смерть, возвышающая меня над смертью…
Казалось, огненные искры потрескивают в прядях волос. И я подняла сияющие глаза на Габриэля, но он возился со своей мышью и на меня не смотрел, перевела взгляд на сэра Алахетина, немного жалея, что это не мой прежний наставник, поймала его тёмный, глубокий, как и голос, взгляд, и услышала это самое "адептка Ласки, задержитесь после занятия".
А потом увидела, как от дальней стены нашей небольшой стылой аудитории отделился высокий чёрный силуэт.
Глава 18
И как я только раньше его не заметила?
Высокий человек, волосы скрыты под мягкой тканью капюшона длинного плаща из плотной ткани, обитой мехом — неуместно тёплый наряд для довольно-таки ясного майского денька. Правда, в академическом доме-лаборатории, а частенько, по совместительству, морге, было холодно, но всё же… Впрочем, совсем не капюшон привлёк моё внимание. Лицо незнакомца облегала маска из мягкой коричневой кожи, из-за чего он показался мне сперва едва ли не темнокожим. Словно отвлекая от светло-серых глаз, маску бороздили швы, будто её сначала разорвали, а потом торопливо сшили контрастно-чёрными суровыми нитками из маленьких кусочков.
Адепты отвлеклись от своих мышей и уставились на материализовавшегося в центре помещения мужчину — судя по фигуре и росту, всё-таки мужчину — словно застывшие столбиками сурикаты в пустынях далеко к югу.
— Все свободны, благодарю за занятие. Кто у нас тут по водной стихии, помогите коллегам очистить руки, — голос сэра Алахетина легко разрезал сгустившуюся тишину — по моим ощущениям, тишина бывает разная, тёплая и холодная, мягкая и напряженная, пустая, лёгкая и густая, ощутимая кожей, при этом можно даже не смотреть в лица находящихся поблизости людей. И так всё понятно.
— Адептка Ласки, задержитесь.
Габриэль с тревогой взглянул на меня, а я пожала плечами. Не впервой вляпываться в какую-то ерунду. И снова я почти прочитала мысли по его лицу и кивнула — да, подожди снаружи. Мало ли чего.
Впрочем, не съедят же меня тут? Хотя незнакомец и не внушал доверия, но… сэр Алахетин проследил за потянувшимися к выходу адептами, двинулся следом за ними, а у начала лестницы вдруг развернулся:
— Джейма, прошу вас, наведите здесь порядок.
И через пару мгновений чуть раздражённо от моей недогадливости указал на заваленную неподвижными мышиными трупиками металлическую поверхность:
— Сожгите это. Немедленно.
Я вздрогнула от какого-то тоскливо-неприятного предчувствия, но проигнорировать прямой приказ преподавателя не смогла, тем более, что в нём не было ничего особенного, хотя внезапно я поняла, что граница между живыми и мёртвыми стала преступно тонкой и несмотря на то, что мыши давно были мёртвыми, я словно бы заново их убивала. И это было… неприятно.
Безвольные меховые комки вспыхнули, пламя сожрало их, словно слизнула языком гигантская голодная кошка.
— Неплохо, Джейма Ласки, — нарушил молчание гость в маске. Уставился на меня сквозь узкие прорези в кожаном чехле, потом перевёл взгляд на всё ещё стоящего на первой ступеньке проректора.
— Мэтью, снимите с неё печать.
Я вздрогнула то ли от фамильярности обращения, то ли от того, что сэр Алахетин повиновался моментально. Его ладонь прошлась в миллиметре от моих губ, и я выдохнула, с тревогой глядя вслед стремительно удаляющемуся проректору.
— Ну, так что, Джейма Ласки… А точнее, Джейма Менел?
— Моя фамилия Ласки, сэр.
— Она досталась вам от отца. Менел, очевидно, фамилия вашей матери. И она подходит вам больше.
— Меня воспитал отец. Свою мать я никогда в сознательном возрасте не видела и до поступления сюда понятия о ней не имела.
— Да, я знаю.
У меня сердце отчего-то колотилось, как бешеное. Почему так страшно-то стало..? Я ни в чём не виновата. Ни в чём! И то, что могла натворить моя мать, никак не может повлиять на меня.
Мужчина тем временем небрежно присел на стол, покрытый ровным тонким слоем чёрного пепла, очевидно, нисколько не боясь испачкать свой роскошный коричневый плащ. Уставился куда-то в угол, и я невольно проследила за его взглядом. На пыльном каменном полу валялась забытая кем-то дохлая мышь. Повинуясь безмолвному приказу незнакомца, тельце дрогнуло и поползло к нам. У самых моих ног тушка начала на глазах истлевать, словно в ускоренном режиме. Буквально за несколько секунд остался только едва различимый скелет, хрупкие тонкие косточки, но потом и они превратились в почти невидимый прах.
— Ваша фамилия меня не волнует, — наконец, продолжил незнакомец.
— А вот меня ваша — очень даже, — серьёзно ответила я и сжала отчего-то задрожавшие руки.
— Джейма, — он не обратил внимания на мои слова, — вы, разумеется, понимаете, что Академия Безмолвия не совсем обычное учебное заведение. Методы, условия, программа и узкая направленность обучения сформированы таким образом, чтобы студенты достигали наибольших результатов в кратчайшие сроки, потому что наша страна нуждается в таких специалистах.
— Его Величество Грион Тарольский? — уточняю я, сжимая руки ещё крепче.
