это, не смотря на поголовное всепрощение.
Со стороны дома показался камердинер с экономкой. Старушка, разглядевшая в чем дело, начала причитать и подвывать не хуже поверженного зверя. Она вскидывала руки, хваталась за передник и норовила обтереть оным девушку. Маг шикнул на нянюшку и направился к флигелю. Толкнул входную дверь. Аккуратно вошёл, стараясь не зацепить косяки головой или покалеченной ногой. Опустил свою ношу на диван и ещё раз скривился.
— Как же тебя так угораздило? — риторически спросил мужчина усаживаясь на пол, возле ног девушки. Подтянул штанину к колену. Да. Заговоренный. Кожа выше раны стала сереть. — Тебе катастрофически не везёт с этим лесом, ты в курсе?
Ведьма ещё раз всхлипнула. Она не паниковала. Ее слёзы были простым проявлением боли физической. Истерики не было, только страх и боль. Не готовы вы госпожа ведьма к ударам жизни.
Грегори постарался действовать безболезненно. Сначала наложил временный и местный стазис на рану, чтобы не дать расшириться кругу поражения. Отправился за несколькими зельями к шкафчикам. Вытащил три бутылочки. Нашёл кусок чистой ткани в полке для перевязок. Вернулся к сопливой ведьме. Вновь опустился к ногам. Откупорил первый пузырёк с обеззараживающим. Полил рану. Сизый налёт вспенился и бурыми хлопьями начал сползать. Далее кровоостанавливающее.
— Я его не почувствовала Грегори… — надломленный голос и закушенная губа от тянущей боли в ноге.
А ведьма всегда чувствует лес. И обитателей его. Это как к мелодии скрипки, добавляются цимбалы, и ты отчётливо узнаешь ещё один инструмент. Так и с чародейками… Как только в радиусе пары локтей появляется живое существо, все говорит об этом: шелестят травы, что перезвоном колокольчиков поют о госте, меняется направление ветра, скрип стволов деревьев, насекомые. Все ябедничает о приближении нового зверя.
Но этот раз была гнетущая тишина. Как перед грозой. Когда сам мир замирает, затихает и готовиться к раскату грома. Но Элис раньше не сталкивалась с подобным, поэтому и не обратила внимания. А волк подбирался тихо. Слишком тихо для массивного зверя и только рык дал понять девушке, что она не одна.
Обычно звери сами сторонятся людей, но этот был слишком бесшумен, чтобы напугаться встопорщенных корней деревьев и бугристой земли под лапами. Он плавно обтекал подставленные сучья, грациозно перепрыгивал через развернувшиеся ямы. Алисия слишком долго прогоняла животное, чтобы успеть незаметно сбежать. Ногу он прокусил, когда чародейка почти оседлала метлу. Природная вредность и желание жить не позволили ей сверзиться с древка, и она, не разбирая дороги, взмыла к кронам дубов.
Волк нагнал у северной калитки. Элис не удержала равновесие и слетела с метёлки. Побежала к флигелю, что трудно с раненой ногой, и тут животное прыгнуло.
— Почему при тебе не было оружия? — мужчина наблюдал как стягиваются края ран. Целитель из него ещё более специфический, чем травник, но к чести некроманта, на элементарные вещи его знаний хватает. И вроде бы неплохо выходило, только постельный режим на несколько часов, чтобы дать заклинанию время прижиться.
— Какого? — фыркнула девушка, не сводя взгляда с мага, который недвусмысленно нацелится на шею и грудь. — Кортика, пырки или ножа?
Грегори смочил лоскут в терпком по запаху растворе.
— Да хотя бы и ножа! — резко выдохнул он, привставая с пола и принуждая чародейку чуть наклониться к нему. Сам остался на коленях.
— Грегори, — ее дыхание слишком близко. — Я не умею пользоваться оружием…
— Револьвер? — девушка отрицательно качнула головой, и Стенли случайно задел тыльной стороной ладони девичью грудь. Элис бы смутиться, но она предпочла сделать вид, что не заметила раскалённого прикосновения.
Смотреть в глаза. Не отводить взгляд от расширенных зрачков, в которых отражается мужчина. А пальцы его ловко цепляют пуговицу за пуговицей на женской рубашке, освобождая для перевязки бархатную персиковую кожу. Элис неотрывно вглядывается в мужское лицо и верно чувствует зыбкое равновесие для них обоих. Чувствует и качает в сторону, медленно облизывая пересохшие губы.
Пальцы дотрагиваются невесомо. Грегори ловит в своих движениях нечто большее. Такое, что заставляет сердце разогнать багряную кровь. Он наблюдает за вихрями пламени цвета абсента в радужках глаз и свои отвести не может. Или не хочет.
Хрупкая девичья ладонь скользит по его предплечью. Замирает. Трогает следы старых шрамов, словно пробуя кожей кожу на вкус. Она не делает ничего неправильного, позорного. Она изучает его, как и он ее. И прощупывает грани.
Задевает на плече глубокий рубец, что зажил некрасиво. Но ее это не пугает. Лишь интересует.
— Верлиока… — хрипло поясняет мужчина. Тонкие пальцы спускаются ниже, кружат в изгибе локтя, где осталось напоминание от кладбищенского гуля.
— А это?.. — она проводит вперёд-назад по длинным шрамам от запястий. Они тоже некрасивые, грубые, какие-то вычурные, словно сам рисунок вен. Когда приходит сила, кажется, что они заполняются тьмой и нити сосудов, как длинная бахрома раскидывается в стороны.
— Ритуал. Магия крови…
Она вопросительно поднимает бровь, не говорит, но желает знать продолжение. И Грегори бы рассказал о службе на восточной границе и армии из тьмы, что не хватает сил призвать. И всегда радушный тлен алчной сворой хочет сорваться и погрести всех: своих, чужих, без разницы, ведь он голоден. И некромант вспарывает грязным ножом, что выдернул из груди молодого оруженосца, свои руки. Вспарывает, и кровь сильная, старая, привычная к тьме, выползает наружу. Ломает, подчиняет силу, чтобы владеть. В крови много сил и она везде: течёт с запястий в пентаграмму, льётся из носа, превращает лицо в уродливую маску, и магу чудиться, что ещё лучина и он сам захлебнётся в ней, но тьма утихает, смиряется, и встаёт мертвое войско.
Грегори хочет рассказать и расскажет обязательно, но не сейчас. Не когда под его пальцами тонкая кожа в багряных разводах и ведьмовские глаза напротив. Лукавые. Такие, от которых хорошего не жди, такие заколдуют, одурманят, утянут в плен. Но почему же так больно хотя бы помыслить о том, чтобы перестать смотреть в них?
Девушка замирает. Пальцы, что рисуют одной ей понятную вязь порхают над ключицей. Перебираются короткими тропинками на мужскую грудь и лоскут ткани, что появляется в них, прикасается к его собственным ранам, оставленных волком. Элис добирается до сердца и непростительно долго не убирает руки, прислушивается, считая удары, которые колоколом разносятся по округе.
И кажется приблизься, качнись вперёд, поймай ее дыхание, что ластиться к лицу, и мир разлетится осколками прежней жизни. Всего лишь шаг, касание…
Вторая ладонь чародейки гладит по плечу. Спешит выше, задевает шею, дотрагивается до жёстких волос. И ей бы запутаться в этих волосах на затылке, чтобы у мага не осталось
