нос в чужие дела?!
И Лили постучала снова, теперь уже громче.
А дверь меж тем никто не открывал.
- Вот видите – наш гость устал, спит крепким сном младенца! Вы его, видимо, утомили своей игрой на пианино, - съязвила я.
Лили не нашлась с ответом, хотя видно было, что пыталась. Неловко переступила с ноги на ногу… Ну а чем было парировать, если за дверью и правда царило суровое и непреклонное молчание? Я даже воспряла духом.
Подопечная моя зато как-то сникла, видимо почуяв, что правда на моей стороне.
И в то же время, я прям видела, как в голове у неё шевелятся шестерёнки, и она смекает, что раз уж инкуб в нашу глухомань припёрся, то найдёт способ добраться до её невинной розы и без таких сверхусилий с её стороны. Так что одну ночку-то, так и быть, пусть выспится.
Она пожала плечиками, поправила обратно аккуратно спущенную бретельку кружевной сорочки стоимостью как весь мой гардероб, и с невозмутимым видом продефилировала мимо меня обратно в сторону лестницы.
- По вашей милости у меня разболелась голова, мисс Браун. На утреннее занятие меня не ждите, буду высыпаться. В следующую-то ночь мне будет уже не до сна!
Вот же коза!
Я возмущённым взглядом проследила, как она гордо вышагивает до лестницы и спускается вниз с видом королевы, снисходящей до подданных в день коронации, не меньше.
Убедилась, что Лили действительно покинула зону боевых действий.
Осторожно, на цыпочках подошла к двери, приложила ухо, послушала… тишина. И правда, спит!
Выдохнула.
Хоть что-то хорошее сегодня от этого невыносимого…
Дверь резко отворилась внутрь и две руки втянули меня во мрак. Створка бесшумно затворилась.
Меня прижали грудью к двери, а сзади в темноте меня накрыло горячее тело.
Одежды на теле не ощущалось.
- М-м-м-м… какая ревнивая маленькая Мышка! Просто прелесть, – прошептали мне на ухо, а потом игриво прикусили мочку. Пальцы переплелись с моими, вжали в твёрдые доски плотнее, не вырвешься. Щекой я чувствовала каждую линию рельефа. Задней частью организма… тоже.
Я с обречённостью осознала, что угодила прямиком в мышеловку.
В тёмной комнате задёрнуты плотно шторы. Ни звёзды, ни настырная луна – никто не помешает и не нарушит сладострастный полумрак, в котором продолжается наше противостояние.
- Пусти… - пытаюсь выпутать пальцы, но мы лишь переплетаемся сильней.
- Не могу. Это уже выше моих сил.
Горячие губы неспешно перемещаются ниже, трогают завитки волос под ухом, выбившиеся из-под чепца, впиваются в шею. Вздрагиваю и отворачиваюсь, жадно ловлю глотками раскалённый воздух. При каждом вдохе грудь вжимается в твёрдые доски. Сзади давит тяжёлое тело. И это ощущение неожиданно так приятно, что у меня медленно уходит почва из-под ног.
Нельзя. Держись, Эрнестина. Держись. Ты должна.
- Пусти. Мне нужно… вернуться. Слухи пойдут.
- Плевать на слухи. Признайся сама себе уже – ты хотела, поэтому пришла. Иначе какое тебе было дело до того, кто стучится в мою дверь?
Выпускает из плена мою левую руку, но я не успеваю расслабиться – потому что он рывком стягивает халат вместе с бретелью с моего плеча и обжигает поцелуем беззащитную кожу. Шумно выдыхаю, почти всхлипываю.
- Я… гувернантка. Это моя обязанность.
- Что ж ты не ушла спать со своей прилежной ученицей?
На это мне нечего было ответить. Даже себе.
Не сразу понимаю, почему стало чуточку легче и прохладнее. Это Велиар сбросил чепец с моих волос, и сквозняк от полуоткрытого окна холодит мокрые от пота виски.
Кончики его настырных напряжённых пальцев проходятся медленно по моей туго сплетённой косе сверху донизу.
- Надо зажечь свет… - бормочет инкуб.
- Нет! – вскрикиваю сдавленно. Он усмехается мне в затылок.
А потом от кончика моей косы, что свисает чуть ниже пояса, его ладонь бесцеремонно перемещается на самое ближайшее место. И я понимаю, что надо было соглашаться на свечи. Может, успела бы сбежать, пока зажигал.
По-хозяйски, уже совершенно не жалея моей стыдливости сжимает, оглаживает… плавно перемещает ладонь на живот, прижимается сзади теснее.
А я почему-то растеряла весь свой запас решимости и злости, с каким накинулась на Лили. Чувствую себя смущённой гимназисткой, которая впервые осознала, что мужчины чем-то отличаются от женщин. Еще не вполне ясно, чем… даже сейчас мне не вполне ясно, потому что вживую голого мужчину я не видела… но даже того, что чувствую через несколько слоёв своей одежды, достаточно, чтобы заставить меня проваливаться сквозь землю от смущения.
Я привыкла к тому, что гувернантка – тем более, такая «страшненькая» как я, не совсем женщина. Я отвыкла чувствовать себя такой. Отвыкла смотреть с интересом на мужчин, думать о них хоть на секунду. Для семейных уз я была безнадёжно потеряна, а мимолётные романы всегда казались мне чем-то недостойным. Тем более, от них только мужчинам одно удовольствие. А женщине – риск сломать свою жизнь погубленной репутацией, или чего хуже – ребёнком, принесённом в подоле, после которого тебя на порог не пустят ни одного приличного дома.
А теперь лавиной на голову… и другие части тела… обрушивается осознание, что мной заинтересовался великолепный мужчина, к которому меня саму тянет с ужасной силой. Я никогда не страдала самообманом. Велиару ни за что не скажу – но себе-то должна признаться. С ума схожу от его рук на моём теле, от восхищённых взглядов, от осторожно изучающих пальцев. Как будто всю жизнь жила с повязкой на глазах – а вот теперь он снял её и показывает, что есть ещё другой мир. Тот, которого я не знала. Прекрасный мир, где я – величайшая ценность, за которой можно и на край света отправиться. Такая, которой можно восторгаться, которую можно хотеть до умопомрачения.
И всё это смертельно опасно для меня.
Я не боюсь его ни секунды – я до одури боюсь себя в его руках.
Его ладонь игриво дёргает туго стянутую завязку халата, проникает под неё, ложится на живот так, что лишь тонкая ткань сорочки отделяет её от обнажённой кожи.
- Такая нежная… такая горячая… сводишь меня с ума.
А потом его ладонь медленно движется вниз.
- Стой!.. – шепчу испуганно.
Он останавливается, замирает на доли мгновения. А потом убирает руку, берёт меня за плечи и разворачивает к себе лицом.
- Маленькая трусиха. Прекрати уже меня бояться.
Вижу лишь смутные очертания его фигуры, его лица над собой. Но то, как мягко держит, как ласково отводит волосы с лица, как неожиданно нежно
